Знамя

Я хочу сказать в ответ, что мы бы должны его благодарить за то, что послал к нам такого сына-героя. Мы всем советским людям обязаны. Но слова вдруг прилипают у меня к языку, я могу выжать из себя только «хорошо» и «спасибо». И так, ни слова не говоря, что-то только бормоча про себя, мы обнимаемся, похлопываем друг друга… И мне вдруг начинает казаться, что мы старые-престарые друзья, которые долго не могли дождаться встречи.

— А как у вас? Переделываете жизнь или все еще по-старому?

— Переделываем, товарищ Чачвадзе. Именно потому и приехали к вам в СССР учиться!

— Ну, покажу, с удовольствием покажу наши скромные дела! — улыбается председатель.

На дворе сентябрь, пшеница уже давно убрана, золотые початки кукурузы висят вокруг белых домиков, но зато в виноградниках, расположенных поблизости, звенит смех, и среди густой зелени иногда, как серны, пробегают девушки… Мелькнет перед глазами светлое пятнышко платья, послышится обрывок песенки — почти птичья трель, — заметишь девичью руку…

Мы идем к виноградникам по тропинкам, заросшим травой. Ираклий Чачвадзе твердо, по-солдатски, шагает впереди. Женщинам смешно, что у него на голове вместо шапки накручено что-то шерстяное, черное, напоминающее женский платок, — «башлык», как здесь это называют. К вашему сведению, он оберегает шею от жгучего солнца.

И вот мы уже на винограднике. Председатель загорелой рукой приподнимает темно-фиолетовую огромную гроздь, и по пальцам у него стекает сок из лопающихся, перезрелых виноградин.

— Когда мы начинали в тридцатом году, во всей «Тортизе» не было ни одной виноградной лозы. Мы руками вытаскивали камни из земли, у нас не хватало даже самых простых орудий для этого. Мы сносили камни в одну кучу, высокую, как курган. «Носите, носите, — издевались над нами кулаки, — вот вам и колхозный хлеб будет». За одну ночь они выдергали у нас целый гектар саженцев. Нам пришлось с оружием в руках охранять колхозные посадки…

Не успел он досказать, как по тропинкам, вьющимся между зелеными рядами лоз, к нам подбежала стайка черноволосых красавиц. Женатому человеку ни к чему очень-то заглядываться на девушек, но я думаю, что всех может радовать красота, созданная природой. А в Грузии, поверьте мне, даже не очень красивые девушки — и те красавицы. Лоб широк и чист, как небо, брови черные и густые, как грозовая туча, а глаза под ними, как молнии, но они сверкают весельем, предвещая погожий день.

Уже каждому из нас сунули в руки по огромнейшей грозди. Виноградины — величиной с нашу сливу и слегка обрызганы росой. Двадцать лет назад матери сажали эти лозы, теперь дочери весело убирают урожай.

Начинается общий разговор с нашими женщинами: бог весть, как они друг друга так быстро поняли! Ловкими пальцами девушки показывают, как нужно срезать грозди, тут же суют нашим женщинам ножи, чтобы те попробовали сделать то же самое, прямо в рот кладут самые лучшие и самые спелые виноградины.

Но я смотрю не только на виноград.

Отсюда, с холма, отлично видна равнина вокруг «Тортизы»: обширные светло-коричневые колхозные пашни, каких у нас не бывало ни в одной, даже самой большой помещичьей усадьбе. На них была тортизская пшеница и кукуруза. Яркая зелень, которая тянется далеко-далеко, говорит о будущем урожае сахарной свеклы. Разве не жалки, как подумаешь, наши клочки земли, узкие, как ленточки, полоски, на которых негде повернуться с упряжкой, до того они малы?

— Сколько же у вас посеяно сахарной свеклы? — не удержался я от любопытства.

— Ну, сколько? — подергивает себя председатель за черный ус. — Сто шесть гектаров. Отлично чай себе подсластим, Иосиф Иосифович…

— А какова урожайность на гектар?

— В этом году ждем не меньше пятисот центнеров, — улыбается Ираклий Чачвадзе.

И подумал, что либо ослышался, либо же их центнер — что-то другое, не наш «метрак», но Ираклий мне доказывает, что это те же самые сто килограммов, никак не меньше. И когда я качаю головой, он хитро посмеивается:

— Мало, Иосиф Иосифович? Ну, так поговорим с нашим бригадиром Назико Махарадзе — у нее на полях урожай был еще лучше! Эй, Назико, только не стесняйся! Восьмисот центнеров с гектара стесняться нечего!..

Из толпы девушек вышла — или, вернее, ее почти вытолкнули вперед подружки — такая красавица, что сердце у меня прямо зашлось. Словно бригадиров выбирают за красоту: смоляные, иссиня-черные косы до колен, а на смуглом лице блестят светло-голубые, как незабудки, глаза. Стан величественный, стройный, походка, будто у королевы во время танца.

— Ну что же, — с улыбкой протянула мне руку Назико, — на восьмистах пятидесяти мы не остановимся, Иосиф Иосифович. Это недостаточно круглое число…

— Смотри какая! — рассмеялся председатель. — Она ни за что, в жизни не успокоится на малом. Кто знает, как высоко метит наша красавица!..

Назико нахмурилась, словно тучка на солнышко набежала:

— Будто ты не знаешь?.. Мы ведь обещали товарищу Сталину дать тысячу центнеров… И будет тысяча! Мы свое девичье слово не нарушим! Правда, девушки?