Знамя над рейхстагом

К этому времени кольцо наших войск вокруг девятого сектора обороны Берлина стягивалось все туже и туже. Мы шли к центру с северо-запада. Другие соединения 1-го Белорусского фронта дрались в западной, северной и восточной частях города. С юга давили армии 1-го Украинского фронта. Вражеские войска, защищавшие столицу, рассекались на части. И если б мы сосредоточили все свои силы в юго-восточном углу Моабита, в направлении моста Мольтке, теснимый с юга противник мог бы попытаться вырваться из окружения у нас за спиной. Данные разведки подтверждали, что опасность появления фашистских батальонов в тылу корпуса была вполне реальной. Вот почему Мочалов получил приказание перекрыть своими подразделениями мосты через Шпрее.

Полк Плеходанова все еще находился во втором эшелоне. Уже не было никакого сомнения, что нам придется пробиваться в глубь центрального сектора обороны, и для этого требовалось сохранить свежие силы…

На улицах гремели бои. Сопротивление гитлеровцев не иссякло. Пленные показывали, что Гитлер во дворе рейхсканцелярии лично производил смотр частей, предназначенных для обороны девятого сектора, и приказал им сражаться до последнего человека.

Я помню, какое впечатление на нас производили тогда эти имена, произносимые устами пленных немцев: Гитлер, Геббельс… Раньше они звучали для нас как слова нарицательные, воплощавшие фашистское злодейство и изуверство. С ними как-то не связывалось представление о реальных человеческих существах. Теперь же, и к этому поначалу даже трудно было привыкнуть, о них говорилось как о живых людях, находящихся где-то рядом, что-то делающих. И значит, открывалась не отвлеченная, а вполне практическая возможность захватить этих величайших из преступников, каких когда-либо знала планета, и отдать их на суд всего человечества. На суд, где вместе с живыми будут незримо присутствовать и миллионы жертв их злой воли — погибшие в боях, предательски убитые, замученные в концлагерях. Мысли об этом не могли не волновать!..

Помнится, в тот день в дивизии объявился Георгий Гладких. Для меня было большой неожиданностью услышать в трубке его голос. А он как ни в чем не бывало весело сыпал словами:

— Товарищ генерал! Майор Гладких после полного выздоровления из госпиталя вернулся. Вступил в командование триста двадцать восьмым артиллерийским полком сто пятидесятой Идрицкой…

— Ладно, — перебил я его, — потом договоришь. Поздравляю с возвращением. Счастье твое — эскулапы у нас хорошие. А то и к шапочному разбору бы опоздал. Видишь — центр Берлина рядом. Чуть не кончили войну без тебя.

— Без меня разве можно, товарищ генерал! Я подолгу в госпиталях не лежу, на мне быстро заживает. Опыт есть. В пятый раз ведь уже.

— Ну смотри, осторожнее будь. Шестая рана тебе ни к чему.

— Слушаюсь, товарищ генерал, буду стараться!

Но я, понятно, не принял это заверение всерьез. Разве Л1ог Георгий за этот короткий срок переменить характер, утратить свою лихость, порой переходящую границы разумного? Не такой он был человек.

Сосновский ходил довольный: с возвращением Гладких освободился Дерягин и он снова заполучил своего начальника штаба. А дел у артиллеристов в эти дни было невпроворот.

Я тоже рад был возвращению Гладких. Каждый офицер, каждый боец был сейчас на учете. В этот день штурмовые батальоны получили пополнение.

В комнате четвертого этажа, где находилась оперативная группа, появился Блинник с поздним обедом. Моисей и в этой обстановке сумел приготовить что-то вкусное — запах, во всяком случае, был аппетитный. В это время Вера Кузнецова позвала меня к телефону. Я услышал хрипловатый голос Мочалова:

— Товарищ генерал, северного берега Шпрее достигли! Сейчас направляю к каждому мосту по стрелковой роте со средствами усиления. Вижу на той стороне Тиргартен. Деревьев мало — вырублены. А оставшиеся пообгорели. Зато зениток понатыкано! Часть из них против нас на прямую наводку ставят.

— Ну держись, если что, — напутствовал я его. — Помощи тебе ждать неоткуда.

Только я положил трубку, как снова раздался требовательный звонок. На этот раз докладывал Зинченко.

— Товарищ генерал, батальон Неустроева пересек железнодорожные пути и вышел на набережную Шпрее в районе моста Мольтке! — Федор Матвеевич выпалил это единым духом и замолк.

— Что еще? Где второй батальон?

— Очищает железнодорожные тупики и Лертерский вокзал. Какие будут приказания?

— Как — какие? Готовься брать мост и выходить на ту сторону. Знамя Военного совета у тебя? У тебя. А рейхстаг там? Там. Чего ж тебе не ясно? И уже серьезно я добавил: — Готовься к штурму моста солидно. Ставь больше орудий на прямую наводку. Попозже позвоню и все уточню.

Закончив разговор, я по привычке глянул на часы. Было 6 часов вечера. Связался с Семеном Никифоровичей Переверткиным: