Знамя над рейхстагом

— Товарищ командующий, чем я заслужил такой оскорбительный тон?

— А ты не петушись! — повысил голос Юшкевич. Лицо его побагровело. Мне комдивы нужны, а не петухи, ясно?

— Я не наниматься сюда приехал, — ответил я, еле сдерживаясь. — Меня направил к вам Военный совет фронта, и я могу вернуться в его распоряжение. Разрешите идти?

Не дождавшись ответа, я выскочил в сени.

Хлопнула дверь, и вслед за мной вышел Юшкевич-младший.

— Товарищ полковник, успокойтесь, не принимайте все это близко к сердцу. С Василием Александровичем такое иногда бывает… Не по злобе он…

Я молчал. Подумал: «Ну и назначение получил!.. Если такое отношение сейчас, то что же будет дальше?»

В сени вышел Литвинов.

— Товарищ Шатилов, командующий глубоко сожалеет о нелепом разговоре, сказал он и добавил доверительно: — У Василия Александровича трудная судьба. На его долю выпало много обид. Случается, он вспоминает о них некстати. Пойдемте в комнату…

Когда я вновь вошел в горницу, Юшкевич посмотрел на меня усталыми, словно больными глазами.

— Ну что, Шатилов, обиделся?

— Я, товарищ генерал, обиделся не за себя, а за армию, о которой вы так отозвались.

— Ладно, забудем… — Командующий заглянул в лежавшую перед ним папку. — Смотри-ка, в последней аттестации тебя на командира корпуса представляют. Молодой, да ранний.

— Какой же молодой? Уже сорок.

— А разве сорок — это не молодой? — Юшкевич продолжал листать бумаги. — Командарм двадцать седьмой тоже превосходно аттестует. А он, Трофименко, на похвалу жаднющий… Хорошее у тебя, Шатилов, личное дело, очень хорошее. Хочу, чтобы и на поверку все оказалось, как и на бумаге. Присаживайся, осуши чарку с дороги в честь праздника.

— Спасибо, товарищ командующий, я не пью.

— Совсем?

— Совсем.

— Ну, тогда чайку.

— Спасибо. Мне хочется поскорее в дивизию. Разрешите отправиться?

— Ну что ж, неволить не стану. О дивизии рассказывать не буду. Сам увидишь. Одно скажу: славное было соединение. Надеюсь, славным и станет. Желаю успеха. — И генерал крепко пожал мне руку.

— Начальник политотдела дивизии — полковник Воронин, — добавил Литвинов. — Замечательный человек.

Скоро, наверное, заберем его на выдвижение. Он вам на первых порах поможет.

— Скажи, чтобы Шатилову дали мою машину и офицера для сопровождения, обернулся генерал Юшкевич к брату.

Я простился и вышел на улицу.

Знакомство

Уже сгустились сумерки, когда мы добрались до сосняка, где укрылся штаб дивизии. Встретили меня Алексей Игнатьевич Негода, Николай Ефимович Воронин и Израиль Абелевич Офштейн — начальник оперативного отделения, исполнявший обязанности начальника штаба. Комдива Яковлева не было — он уже уехал на курсы. А в кармане у Негоды лежало назначение на должность командира 171-й дивизии.

Алексей Игнатьевич проводил меня в просторную землянку, где стоял накрытый стол.

— Давайте отужинаем, Василий Митрофанович, — пригласил он.

В землянку заглянул Воронин:

— Разрешите на огонек?

И вскоре в моем скромном жилище начался долгий и взволнованный разговор. Негода и Воронин рассказывали о состоянии дивизии, о ее последних боях. А они были очень тяжелыми.

В декабре прошлого года обстановка на участке фронта, занимаемом 3-й ударной, была исключительно сложной. Армия оказалась в полукольце, получившем в обиходе название «невельского мешка». Однако действовавшие против нее фашистские войска сами находились под угрозой окружения. Противник проявлял особую активность на флангах, стараясь «завязать мешок». Удары его пехоты и танков следовали один за другим. У гитлеровцев имелось больше коммуникаций, а следовательно, были лучшие возможности для снабжения боеприпасами, продовольствием, для пополнения людьми. В листовках, которые сбрасывали немецкие самолеты в расположение наших частей, с неуклюжим остроумием писалось: «Мы в кольце, и вы в кольце, посмотрим, что будет в конце».

«В конце» неприятельское кольцо было разорвано. Особенно тяжелые бои пришлось вести за населенные пункты Шилиху, Поплавы и безымянную высоту с отметкой 167.4. Дивизия получила приказ овладеть высотой во что бы то ни стало. И она предпринимала одну лобовую атаку за другой. Высота была взята. Но какой ценой! На подступах к ней полегла большая и лучшая часть бойцов. В составе 150-й оставалось всего две тысячи двести человек.

В конце апреля дивизию направили во второй эшелон армии. Путь лежал по Невельскому шоссе, покрытому лужами. Люди брели полуразутые: одни — в валенках, другие — обернув ноги вещевыми мешками и гранатными сумками. В воздухе висела неприятельская авиация. Колонна подвергалась непрерывной бомбежке и днем и ночью…

Действия дивизии оценивались как крайне неудачные. Но поскольку в этом были повинны и командование корпуса и командование армии, полковника Яковлева решили без лишнего шума отправить на учебу, а полковника Негоду так даже повысили в должности. Теперь мне стало понятно, почему в разговоре со мной Юшкевич коснулся былой и будущей славы соединения, но отнюдь не славы нынешней.