Знание-сила, 1997 № 03 (837)

Не надо бояться все более утонченных исследований этого пространства субъекта, его извилин и тупиков, не надо бояться рассуждений и споров об опыте времени. Люди стремятся к самонаблюдению и молитве: искусство отвечает этой потребности. И особенно его странные, смутные, примитивные, «уродливые» формы, предлагаемые художниками. Часто они осознают, что могут быть лишь бунтарями по отношению к этому нормализующему и извращаемому новому порядку. Но столь же часто они не отдают себе в этом отчета и надеются найти удовлетворение в более или менее изысканном минимализме.

Почему необходимы культура-бунт, искусство-бунт? Почему не удовлетвориться увеселениями, шоу, учтивыми комментариями? Во-первых,— сейчас я говорю как психоаналитик — за счастье нужно платить: человек не способен испытать наслаждение, не столкнувшись с препятствиями, властью, запретом, законом, которые позволяют ему постичь в полной мере свою независимость и свободу. Принцип удовольствия обязательно включает в себя момент бунта. Во-вторых, нормализующий порядок создает целый класс отверженных, исключенных из социума: молодых людей без постоянной работы, бездомных, инородцев и многих других. А когда отверженные лишаются культуры-бунта, они отправляются грабить банк.

Когда мы говорим о развитии эстетической традиции культуры- бунта, о поисках ее новых версий, мы говорим о выживании наших цивилизаций, того, что в них есть самого светлого, самого свободного. Хайдеггер считал, что только религия еще может спасти нас. Но, видя те тупики, в которые зашли сегодня религия и политика, мы можем спросить себя: может быть, нас спасет только опыт? Опьгг бунта против роботизации человечества? Этот бунт уже происходит, но он не обрел гармоничности, которая могла бы возвести его в сан Прекрасного; возможно, и не обретет. Но это уже происходит, и потому я не вижу иной роли художественной критики, как освещение ценности этого опыта— бунта — формотворческого и философского,— который один способен, быть может, сохранить нашу внутреннюю жизнь, психическое пространство, называемое душой,— этот скрытый лик Прекрасного.

Наш век обнаружил обвал фундамента, треснувшее и рушащееся основание. Мы стоим перед лицом зла, болезни, смерти. И искусство выставляет напоказ все это. А счастье, спросите вы, этот двойник Прекрасного? А оно возможно? Как ответ на этот вопрос и одновременно заключение я напомню вам одно высказывание госпожи де Сталь, женщины, которую я очень люблю и которая так любила искусство и Европу. Вот что сказала она о счастье: «Слава — это ослепительный траур счастья». Слава в наше время, возможно, всего лишь продукт маркетинга. А счастье? Я думаю, что счастье, как и Прекрасное, существует, оно может быть только трауром по несчастью. И именно такое Счастье-Прекрасное видится мне в работах современных художников. Его, возможно, немного, но оно настоящее. Не стоит расстраиваться и чувствовать себя разочарованным. Примем его.

Сокращенный перевод с французского Ирины Кулик.

Александр Якимович

Комментарий к Юлии Кристевой

Фрагмент статьи, опубликованной в № 10 «Художественного журнала».

...Кант говорил, что существуют два чуда: звездное небо над головой и моральный закон в душе. По солидному, «культурному» консерватизму тоскуют не только политики (притом не только консервативные), но и, что совсем любопытно, многие вожди постмодерна и постструктурализма. Даже у «диагностов цивилизации» — Поля Бирилио, Петера Слотер дайка, даже у Бодрийара — можно вычитать недовольство цинизмом, релятивизмом и сплошной «виртуальностью» современной цивилизации и некую мечту о «прочных ценностях» или хотя бы ностальгический вздох о них: надо же, ведь было же такое... Но еще более интересен тот факт, что сама Юлия Кристева, ученица и сотрудница самого Ролана Барта, виртуозка перекодировок и «интертекстуальности», тревожится о «разрушении основ культуры». Современная «безосновательность» духовного производства ничего хорошего не даст и культура может погибнуть, говорит она.

Следовательно, нужны прочные основания и желательно даже «вечные ценности».

Может быть, Кристева считает, что идея «вечных ценностей» и «вперед, к Канту» является надпартийной, метагрупповой и антистайной идеей? Положим, если на этой основе могут договориться" между собой Лувр, Сорбонна и Центр ГХомпиду, то можно счесть «вечные ценности» своего рода духовным де Голлем, которого всяко чтить надлежит. Если бы Москва была Парижем, тогда стоило бы прислушиваться к Кристевой: ведь ее высоколобые «вечные ценности» наверняка объемлют собой не только Флобера, но и Жене, не только Рембрандта, но и Пикассо, не только Гете, но и де Сада и Ницше.