Читаем Знание-сила, 1997 № 04 (838) полностью

Кун различает два рода критики. Рациональная критика — это критика при опоре на основания, не подлежащие критике (такая критика имеет место тогда, когда ставятся под вопрос частные действия или компетенция ученого, но не основания его деятельности). А нерациональный критический дискурс — это то, что возникает «только в моменты кризиса, когда основы соответствующей области оказываются под угрозой». Глубинная сопряженность и взаимозависимость критики и рациональности, присущая «критическому рационализму», разрушается: критика либо зависит от принятых критериев рациональности, либо порывает с ними. Таким образом, рациональность определяется не в связи с критикой, а независимо от нее. Рационально в науке то, что принято в качестве такового «научным сообществом», а на самом деле — лидерами, авторитетами, небольшой эзотерической группой экспертов, которые навязывают свое понимание рационального — через систему обучения и профессиональной подготовки — остальным членам научного коллектива.



А что же Поппер?

Поппер точно улавливает этот момент. В своем ответе Куну «сэр Карл» называет позицию оппонента релятивизмом. Тезис релятивизма, говорит он, был бы неоспорим, если бы удалось показать, что ученый, находясь внутри концептуального каркаса, не имеет никакой возможности вырваться из этого плена иначе как став «иррационалистом». Другими словами, если бы был верен более общий тезис: для человека, принадлежащего данному научному сообществу, нет и не может быть никакой рациональности, отличной от той, какая вытекает из «парадигмы», определяющей всю жизнедеятельность этого сообщества. Однако этот тезис не имеет оснований, он не оправдывается историко-научными исследованиями. Как ни изображай историческое движение науки, какие схемы не предлагай для его описания, невозможно представить его так, что история науки распадется на «несоизмеримые» отрезки, между которыми расположатся периоды полного прекращения рациональной коммуникации.

Рациональность науки позволяет ей выходить за рамки «концептуальных каркасов», рациональная критика всегда возможна — такова позиция Поппера, которую он противопоставил куновскому ревизионизму.



А что Кун?

Пожалуй, самое вызывающее в его теории научной рациональности — это то, что он говорил о механизмах, побуждающих ученого работать в соответствии с той или иной рациональностью так, словно никакой иной не существует. Формулу этого — правда, в виде вопроса, а не тезиса — даст сам заголовок «Логика открытия или психология исследования?». Цель ученого, утверждает автор,— не истина (этот термин вообще мог бы быть исключен из описания научной деятельности), а решение концептуальных или инструментальных задач, где признаком успеха является признание научного сообщества. А научное сообщество крайне консервативно в своих оценках принципов рациональности — и это естественно, поскольку такая консервативность есть условие его единства и общности. С другой стороны, научное сообщество почти всегда настроено на полное отрицание «чужой» рациональности, претендующей на решение тех же проблем.

Всякие представления о прогрессе науки, основанные на понятии возрастающей истинности научных суждений (какой бы смысл сюда ни вкладывался), должны быть, по Куну, исключены из методологической и философской рефлексии на эту тему. Решения о том, как соотносятся научные теории с исследуемыми объектами, принимают те, кто выбрал именно эти, а не другие инструменты объяснения. Основания их выбора часто приходится искать в социологических и психологических обстоятельствах, в особенности если на роль инструментов объяснения претендуют сразу несколько научных теорий. Вместо пресловутой «Логики научного открытия» (так в английском варианте называлась книга К. Поппера, не менее полувека находившаяся в центре методологических дискуссий) мы получаем «психологию исследования».

Именно психология и социология призваны объяснять, почему в «нормальные» периоды ученые упорно держатся за принятые ими теоретические основания решения проблем, иногда не обращая внимания даже на возникающие противоречия между опытом и объяснениями, получаемыми на основании усвоенных теоретических догм, а в периоды «кризиса» мучительно ищут новые теоретические матрицы. (Кун сравнивает это с тем, как человек, увидевший в рисунке психологического теста «утку», с большим трудом заставляет себя радеть в том же рисунке «кролика».)

• Джорджо де Кирико. «Фиюсоф»


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Алов и Наумов
Алов и Наумов

Алов и Наумов — две фамилии, стоявшие рядом и звучавшие как одна. Народные артисты СССР, лауреаты Государственной премии СССР, кинорежиссеры Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов более тридцати лет работали вместе, сняли десять картин, в числе которых ставшие киноклассикой «Павел Корчагин», «Мир входящему», «Скверный анекдот», «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43», «Берег». Режиссерский союз Алова и Наумова называли нерасторжимым, благословенным, легендарным и, уж само собой, талантливым. До сих пор он восхищает и удивляет. Другого такого союза нет ни в отечественном, ни в мировом кинематографе. Как он возник? Что заставило Алова и Наумова работать вместе? Какие испытания выпали на их долю? Как рождались шедевры?Своими воспоминаниями делятся кинорежиссер Владимир Наумов, писатели Леонид Зорин, Юрий Бондарев, артисты Василий Лановой, Михаил Ульянов, Наталья Белохвостикова, композитор Николай Каретников, операторы Леван Пааташвили, Валентин Железняков и другие. Рассказы выдающихся людей нашей культуры, написанные ярко, увлекательно, вводят читателя в мир большого кино, где талант, труд и магия неразделимы.

Валерий Владимирович Кречет , Леонид Генрихович Зорин , Любовь Александровна Алова , Михаил Александрович Ульянов , Тамара Абрамовна Логинова

Кино / Прочее