Знание-сила, 2000 № 07 (877)

Четыре года занятий savate в Университете так и не сделали меня боксером. Разве что научили не принимать первый удар противника носом, а второй животом, как я нередко делал раньше. Но кроме того, после этих занятий у меня возникли особые отношения с любыми перчатками, рукавицами, а то и просто с тряпками, если их намотать на руку. Как до занятий боксом, так и потом мои руки все равно не желали сжиматься в крепкие кулаки. А если пальцы и сжимались в нечто, то это нечто свободно болталось над тонким запястьем, как бутон тюльпана на тонкой ножке. Другое дело, если я надевал какие-нибудь перчатки или рукавицы. Вот тогда руки моментально твердели, точно вспоминали свое состояние на ринге.

К тому моменту, как я поравнялся с чернокожими парнями, моя левая уже была в перчатке. Правая осталась голой – в ней была сигарета, которую я решил не бросать слишком поспешно. Три человека… идеальная иллюстрация к «принципу обратного альпиниста». Скалолаз стремится всегда иметь как можно больше опоры, минимум три точки. В драке ровно наоборот – в каждый момент нужно располагаться так, чтобы находиться на минимальном расстоянии от одного противника, и на максимальном – от остальных…

Странно, но в этот раз перчатка подействовала неожиданно сильно. Левая рука так и чесалась врезать в челюсть крайнему парню. И что еще удивительней – у меня даже образ мыслей как-то незаметно, но ощутимо изменился. Откуда взялся этот принцип «обратного альпиниста»? На языке вдруг завертелась хамская фраза, и я почувствовал, что борюсь с какой-то сильной частью себя самого, чтобы эту фразу не произнести…

– Извините, у меня последняя, – сказал я и аккуратно уронил окурок в лужу.

Я выиграл у восставшей части своего сознания слова, но проиграл голос. Вертевшееся на языке оскорбление не прозвучало. Но то, что прозвучало, было произнесено хриплым и насмешливым, и совершенно не моим голосом!

Этот дикий гибрид тембров Высоикою и Коэна я вспомнил бы и через сто лет. Потому что мы с Жиганом провели над созданием этого голоса черти-сколько времени, и страшно им гордились, пока через год не поняли, каким сырым комом был наш первый блин. В любом случае, это была лишь виртуальная кукла. А сейчас голосом Малютки Джона заговорил я сам.

Словно бы в подтверждение этого открытия левая рука как бы сама собой, прямо в перчатке, юркнула в карман, вынула пачку CAMEL LIGHTS и демонстративно выщелкнула сигарету из почти полной обоймы. Я – или Малютка Джон во мне – машинально закурил снова, бросил пачку обратно в карман, после чего все-таки произнес вслух то, что вертелось на языке несколько секунд назад:

– А нефам вообще курить вредно – у них и так все закопченное.

Парень, которого я наметил «крайним», хохотнул, ткнул приятеля в бок и воскликнул мелким юношеским голоском, не соответствующим ни телосложению, ни зверскому африканскому лицу:

– Кончай залупаться, Вася! Щас гражданин прохожий вломит тебе, снова твоя рязанская рожа вылезет! Доктор ведь так и говорил – неделю после операции не курить, не пить и не залупаться!

Компания заржала и пошла дальше перпендикулярным курсом. Драки не будет, понял я. Мокрой ватой под колени плюхнулась слабость, сбилось дыхание, руки задрожали. Псих! Читал же в новостях: у тинейджеров в моду входя! пластические операции «под негров».

Трамвай оказался пустым. Наверное, последний, поздно уже. Я прислонился лбом к холодному стеклу, и мое отражение затуманилось. От дыхания на стекле образовалось круглое пятно пара, в нем проступила смешная рожица, нарисованная пальнем. Наверное, днем, когда было много народу и стекло точно так же запотело, кто-то нарисовал на нем классическое «точка, точка, запятая». Я отодвинулся от стекла – туманное пятно с веселой рожицей стало исчезать, и вскоре вместо него снова появилось мое лицо, отраженное в стекле.

Через несколько минут вдруг пропало и отражение: трамвай остановился на мосту через Малую Невку, свет в салоне мигнул и погас. Сразу же накатила такая тишина, словно все прочие движения в мире тоже вдруг осознали свою никчемность, и прекратились.

А ведь это может быть вообще последний трамвай в городе. Многие линии давно перестали существовать, и я, со своей оторванностью от мира, вполне мог пропустить объявление о полной отмене трамваев. От этого предположения легче не стало.

Хорошо, что хоть снаружи еще шла какая-то жизнь. На набережной между сфинксами сидела группа молодых людей. Мелькали огоньки сигарет, доносились смешки. Девушка в длинном шарфе отделилась от компании, подошла к мужскому сфинксу и обняла его одной рукой за шею, а другой потянулась к губам. Из трамвая не было видно, что там происходит, но когда она отняла руку, я вздрогнул. На губах сфинкса появилась зловещая светящаяся улыбка. Компания приветствовала это художество дружным улюлюканьем. Девушка улыбнулась, и я заметил, что ее губы светятся тем же ядовито-желтым, что и губы сфинкса. Она убрала помаду в карман, постояла, а потом пошла ко второму, женскому сфинксу. Мой трамвай загудел. вспыхнул и поехал дальше.