Знание-сила, 2001 №03

Но, во-первых, религия жива числом своих последователей (кто бы и что по этому поводу не говорил), а когда она начинает распространяться среди миллионов обычных людей, эта гигантская масса прекрасно играет роль «поглотителя быстрых нейтронов», и вслед за взрывом следует успокоение. Церковь находит компромисс с существующей цивилизацией (конечно, видоизменяя ее), с государством (вариант: основывает свое), и единицы фанатиков оказываются мало что значащими маргиналами, а жизнь возвращается в спокойное русло.

Научные же тексты, во-первых, в принципе ориентированы на меньшинство подготовленных профессионалов, и «широкие массы» пользуются лишь их конкретными техническими результатами – телевизорами, автомобилями и т.д., поэтому «поглощения» энергии научных текстов не происходит.

А во-вторых, религиозные тексты имеют тенденцию к канонизации, к «остыванию» и уменьшению своего энергетического потенциала – религия не может и не должна постоянно пересматривать основы вероучения: ее идентичность, соответствие себе заключается в содержании текстов, а не в механизме их порождения, как в науке. Научный текст может опровергать самые основы существующего мировоззрения, но если он создан по определенным правилам, например, основан на экспериментах, которые можно повторить, – научное сообщество должно принять его как верный.

Таким образом, традиционными методами процесс лавинообразного роста информации неостановим, «взрыв пассионарности» (используя термин Л. Гумилева) становится перманентным, и человеческое общество встает перед необходимостью управления этим процессом, перед необходимостью превращения «водородной бомбы» науки в «управляемый термоядерный реактор».

Обращаясь к этой проблеме, С. Смирнов выдвигает ряд редких, с моей точки зрения, по красоте и парадоксальности мыслей. Во-первых, в трудах выдающихся историков XX века: А. Дж. Тойнби, Л.Н. Гумилева, И. М. Дьяконова, к последователям которых он себя причисляет, автор видит стремление сделать историю прикладной, технической наукой, предназначенной именно для разработки подобных методов управления. Во-вторых, он считает, что общество уже давно стихийно ищет способы неформального влияния на научную элиту, способы «заброски» в этот кипящий котел сильных внутриядерных взаимодействий управляющих текстов – частиц, которые должны направлять ход реакций в нужную ему сторону. Такие тексты он склонен видеть в фантастической литературе, доводящей до ученых потребности социума и ставящей перед ними вопрос об их повышенной ответственности.

Более того, он утверждает, что уровень развития того или иного общества в современном мире напрямую зависит от уровня развития в нем фантастики(!). Общество с высоким уровнем развития фантастической литературы способно пробуждать в научном сообществе высокий и точно направленный творческий потенциал. Так, подавление в 70-е годы фантастики в СССР и ее бурное развитие в США представляется автору первопричиной «застоя» и в конечном итоге поражения «Советов» в холодной войне. Добавлю, что в свете этой «безумной» гипотезы несомненный и заслуженный успех «новой волны» фантастики и фэнтези на постсоветском пространстве – симптом весьма обнадеживающий…

И, наконец, может быть, самое ошеломляющее. Есть всем известное общее правило. Для того чтобы освоить управление каким-либо сложным и крупномасштабным процессом, неплохо смоделировать его в миниатюре и в упрощенном варианте. Но как поступить таким образом с коллективным научным творчеством огромного сообщества ученых?

Оказывается, такие модели есть и неплохо функционируют. Это те самые «школы для одаренных», спецшколы и спецклассы, обучение подростков в которых ориентировано на науку. Их можно представить себе как своеобразные «Токамаки», воспроизводящие в процессе обучения и самостоятельного творчества детей трудно понимаемые и трудно управляемые «термоядерные» процессы большой науки! И тогда деятельность тех творческих учителей – лидеров, к которым относится и сам С. Смирнов, учителей, не столько «учаших» в традиционном смысле этого слова, сколько создающих вокруг себя поле самостоятельной мысли и творчества, есть, может быть, прообраз работы будущих «сверхученых» – своего рода генераторов силовых полей мысли и воображения, направляющих кипящую плазму научной деятельности по необходимым человечеству и безопасным для него руслам?!

Достаточно ли безумны эти идеи, чтобы быть истинными? С. Смирнов заканчивает свою книгу обзором окрестности точки «1969»: как раз на границе первой – «ядерно-космической» и второй – «компьютерной» HTR Он, как и мы все, не знает ответа на поставленные вопросы. На последней странице книги – французская пословица: «Кто доживет – увидит». Русские говорят: «Поживем – увидим». Поживем…

P.S.