Знание-сила, 2001 № 05 (887)

А может быть, эти шестеро богоискателей, перечисленных через многоточие с запятой, вообще ни к какой одной категории не относятся? И соединены вместе только досужим вымыслом? Тем более что в одном пункте – роковом, с точки зрения некоторых, – Сахаров точно отличается от (не) своих предшественников. В советской цивилизации этот пункт имел всем понятный пятый номер, под которым в типовой анкете отдела кадров шел вопрос о национальности.

С неувязкой в этом пункте, правда, помогает справиться сам Сахаров. В своих «Воспоминаниях», перечисляя евреев в руководстве Объекта, он добавил: «Я, грешный, хотя и не еврей, но, быть может, еще похуже».

Труднее охарактеризовать более существенное – религиозное – сходство столь разных фигур. Важно, что сами они ощущали свою связь.

Эйнштейн не был таким знатоком Библии, как его любимый герой – Спиноза, но относился к ней с уважением. Пятидесятилетний физик писал своему гимназическому учителю закона Божьего, что часто читает Библию, хотя и не в оригинале. В статье «Религия и наука», проповедуя свою «космическую религию», Эйнштейн сказал, что «зачатки космического религиозного чувства можно обнаружить в некоторых псалмах Давида и в книгах пророков Ветхого завета». Вот в какой глубине видел Эйнштейн корни своего космонотеизма.

И Сахаров в Лионской лекции оперся на плечо Эйнштейна, чтобы высказаться о своем глубоком – религиозном – ошушении внутреннего смысла природы.

По поводу слов «религия, Бог» в употреблении Эйнштейна и Сахарова нередко приходится слышать даже ог тех, кто вполне осознает масштаб этих личностей, что это лишь условное словоупотребление, а на самом деле имеется в виду то-то и то-то.

В ответ на замечание такого рода Эйнштейн ответил, что «не может найти выражения лучше, чем «религия», для обозначения веры в рациональную природу реальности, по крайней мере той ее части, которая доступна человеческому сознанию».

Если Эйнштейн, с его мощным даром слова, не мог найти более точного выражения, я бы допустил, что такого выражения попросту нет.

Почему бы не довериться Эйнштейну и Сахарову в описании их собственных религиозных ощущений? Тем более что оба они в детские годы были религиозными в самом обыкновенном смысле слова, и поэтому религиозное чувство им знакомо без консультаций в словарях и энциклопедиях.

Каждый свободомыслящий верующий – «стоя на плечах» своих предшественников, в свое время – видит в Боге что-то свое, что-то новое.

Если Бог Иакова ничем не отличался от Бога Авраама, то зачем было упоминать его дополнительно? Иаков узнал о Боге нечто новое по сравнению со своим отцом и своим дедом. Но об этом рассказывает Библия.

А что нового увидел Сахаров?

«… право людей верить, так же как и право быть атеистом».

Пожалуй, особо новое и общественно значимое – то, что, наделенный религиозным чувством, он уважал право человека быть атеистом так же, как и право верить. Важно, чтобы человек находил себе духовную опору, но не важно в чем, в какой-то религии или в атеизме. В Лионской лекции он упомянул молитвы, вознесенные священниками трех религий у братской могилы жертв сталинского террора. Многообразие религий было для него не досадной помехой единству человечества, а фундаментальным фактом. Он хотел лишь, чтобы между разными религиями не было антагонизма. Но у него не найти экуменических пожеланий, чтобы различные религии соединились в некую единую взаимоприемлемую, универсальную религию (а на пути к этой цели еще включив в себя и атеизм?!).

В собственном жизненном опыте он знал людей честных и достойных уважения, относящих себя к разным религиозным традициям или считающих себя атеистами. Православный профессор математики Всеволод Кудрявцев, иудей Маттес Агрест, вполне конкретные католики, адвентисты, баптисты и мусульмане, с которыми Сахаров познакомился, защищая их религиозные права… А атеистами были сыгравшие огромную роль в его жизни – отец, учитель и жена.

Так что религиозное разнообразие для Сахарова было экспериментальным фактом. Как настоящий физик, он должен был с почтением относиться к такому факту, но, похоже, он ему еще и нравился, этот факт.

Но как же так? Ведь это же не последовательно? Где же истина? В конце концов, это не научно, противоречит научному методу!

На самом деле, в науке действуют два очень разных метода – метод сбора и хранения плодов науки и метод поиска новых плодоносящих растений. Те, кто имеют дело только с плодами науки, больше всего знакомы с надежностью, объективностью научного знания. Для тех же, кто ищет новые плоды, уже полученное объективное знание само по себе нового шага не подскажет. Что может использовать ученый, выбирая направление и величину следующего шага в незнаемое? Все что угодно – все интеллектуальные и эмоциональные ресурсы, которыми он располагает, в том числе и совсем ненаучные, которые объединяются словом «интуиция».

По словам Эйнштейна, «наши моральные наклонности и вкусы, наше чувство прекрасного и религиозные инстинкты вносят свой вклад, помогая нашей мыслительной способности прийти к ее наивысшим достижениям».