Знание-сила, 2001 № 10 (892)

Теперь, осле открытии Оррорина и Кенианопуса платиопса, стало совершенно несомненным, что на протяжении всей человеческой эволюции, во все ее периоды, от времен жизни нашего общего с приматами предка и до самых поздних времен, в каждую отдельную эпоху одновременно сосуществовали как минимум два-три очень разных вида и даже разных семейства гоминидов («куст»), и проводить прямую линию через кого-то из них к человеку пока еще рано: неизвестно, через какие точки ее проводить. Но в этом нет ничего страшного. По отношению к эволюции других млекопитающих такие ситуации давно известны. Доктор М. Лики так и говорит: «В разнообразии гоминидных останков нет ничего удивительного, потому что ранние гоминиды, ответвляясь от общего предка человека и приматов и двигаясь на двух ногах, имели возможность перемешаться в разные регионы Африки и там развиваться в новые виды». А доктор Тим Уайт добавляет: «Теперь руки спорщиков будут махать быстрее, чем лопасти вертолета».

Эти споры являются, по существу, продолжением давнего принципиального Большого спора, который на протяжении последних полутора столетий идет между двумя группами, на которые распадается весь лагерь палеоантропологов, занимающихся эволюцией человека. Одна группа, как хорошо определил ее в своем комментарии в «Нью-Йорк тайме» Джон Вилфорд, – это «объединители», которые стремятся все объединить в несколько больших классов, образующих простую и ясную схему. По их убеждению, все виды гоминидов попадают в три больших семейства – Австралопитеков, Гомо хабилис и Гомо эректус, которые следуют более или менее прямолинейно друг за другом; при этом в каждый данный момент каждый класс представлен одним и только одним видом. Вторая группа, «разделители», утверждают, что умножение разнообразия является неотъемлемой частью эволюционного процесса, и потому не следует

Эволюция человека – не то древо, не то куст, не то просто вихрь тумана бояться усложнения картины, не нужно загонять разнообразие одновременно существующих видов в предвзятые грубые рамки, лишь бы восторжествовала искусственная «ясность», реальная жизнь стремится не к схематической простоте, а к сложному разнообразию. «Раньше мы пытались искать простоту, потому что стремились к упорядоченной картине, – говорит Д. Либерман. – Теперь мы ищем сложность и находим ее. Мы куда больше сознаем неизбежность сложности и готовы мириться со сложностью нашего семейного дерева».

Кое-кто видит в этом сдвиге парадигм свидетельство того, что антропология (да и вся наука вообще) рассматривает свои объекты и делает из этого свои выводы под влиянием господствующих культурных моделей. Рассуждают так: прежнее представление о линейной эволюции человечества и всех прочих видов, которое ранее объявляли главным содержанием дарвинизма, держалось до тех пор, пока господствовали типичные для XIX века представления об экономическом, социальном и моральном прогрессе, растущем, как дерево, в одном направлении, – ко все лучшему и лучшему.

Ныне, когда эти представления отодвинуты более модными идеями постмодернизма и мультикультурализма с их хаотической множественностью и релятивистской уравниловкой всех культур при полном отсутствии понятия «прогресса», антропологи тоже переняли взгляд на древнюю историю человечества как на беспорядочную, хаотическую груду равноценных видов, никому из которых нельзя отдать предпочтение как единственному предку человечества; идея «многообразия равных» и «отсутствия порядка и направления» сменила идею «прогресса» в качестве бессознательной установки при интерпретации новых и старых данных. (Эта трактовка развития науки в общем виде сводится к утверждению, что так называемая научная истина сама по себе не существует вообще, а есть «социальные конструкты», то есть субъективные интерпретации, которые, в свою очередь, определяются влиянием на ученых социальных и культурных стереотипов среды и эпохи. Подобный подход впервые выдвинул Томас Кун в своей нашумевшей книге «Структура научных революций», и возникшие вокруг нее страстные споры уже достигли такого накала, что успели получить название «научных войн».)

Мы, однако, предпочитаем оставаться при «обывательском» мнении (разделявшемся, в частности, Карлом Поппером, Эрнестом Геллнером и другими). Эта позиция побуждает нас признать, что совмещение архаичных и человеческих черт в облике Оррорина и К. платиопса является вполне объективным фактом, не зависящим от постмодернистского словоблудия. У этого факта есть вполне объективные причины, не зависящие от появления мультикультурализма.