Знание-сила, 2004 № 10 (928)

Правда, психологи до сих пор не пришли к согласию даже относительно того, а существует ли такой вид памяти вообще, как особый тип организации смыслов? И это притом, что европейский человек собой озабочен едва ли не от начала своей культурной истории, а автобиографические повествования разных жанров — весьма популярный предмет чтения, изучения и рассуждений.

Автобиографическая память отличается от всех известных типов автобиографических текстов — от мемуаров и дневников до анкеты, заполняемой при приеме на службу, хотя бы уже тем простым, зато решающим обстоятельством, что она — не текст. Она слишком неочевидна. Она — условие возможности всех мыслимых текстов «про себя» и по большому счету основа очень многих, коли не всех, действий человека — скрыта не только от прямого наблюдения, но, по существу, даже и от самого своего «владельца». Человеку обыкновенно и в голову не приходит, что помнит он не столько то, что было, сколько то, что он ПОМНИТ. Она, основа нашей внутренней стабильности, на самом деле изменчива, как, может быть, ничто другое: ее содержания меняются буквально всякий раз, как воспроизводятся, но не замечается, как правило, и это. Автобиографическая память — это в буквальном смысле слова та самая действительность, в которой все было (и более того, остается) не так, как на «самом деле».

Покуда психологи спорят, существует ли предмет исследования, изучение его все-таки идет. У нас этим занимается, по существу, один человек — московский психолог, кандидат психологических наук Вероника Нуркова. Вместе со своими студентами и аспирантами на факультете психологии МГУ и в тесном обшении практически со всеми существующими в мире специалистами по предмету Вероника исследует структуру и механизмы автобиографической памяти и разрабатывает «автобиографический» метод в психотерапии, основанный на работе с памятью, на переосмыслении человеком прожитой жизни.

Точность неточного

— Конечно, и философы, и вслед за ними психологи занимаются памятью уже не первое столетие, — говорит Вероника. — Но дело-то в том, что речь все это время шла совсем о другой памяти! Память о собственной жизни — совершенно особая система знаний. Она даже организована принципиально иначе, чем память о мире, так называемая семантическая. Ну, если совсем просто, семантическая память строится по схеме «мир и я». Поэтому что требуется от воспоминаний? Точность, логика, связность, объективность... Здесь память как бы отвечает на вопрос: «Как это устроено на самом деле?» А в автобиографической — прямо наоборот. Схема здесь вот какая: «Я (с большой буквы) и мир». Значит, главный вопрос, который надо выяснить: «Как мир относится ко МНЕ?» И тут вступают в действие совсем другие закономерности и принципы...

«ЗС»: — И что, на содержаниях памяти это тоже сказывается?

В. Н.: — Еще как! И на содержаниях, и на том, как они переживаются. Прежде всего, конечно, это воспоминания очень пристрастные, но иначе и быть не может. И более того, они ко всему прочему кажутся человеку еще и чрезвычайно достоверными. Ну как же, в самом деле, могло этого не быть, как же могло быть иначе, ведь я же ПОМНЮ! Тут-то и начинается парадокс: точность у таких «достоверных» воспоминаний на удивление низкая. Еще в 1935 году, когда ни о какой автобиографической памяти как особом предмете изучения и речи не заходило, американцы провели исследование: 252 женщины должны были рассказать о своей беременности, рождении ребенка и особенностях его раннего развития. Казалось бы, события важные — дальше некуда, и помнить такие вещи они должны были во всех подробностях. Ничуть не бывало. Когда рассказы этих матерей сравнили с медицинскими картами, где все было записано, оказалось: воспоминания крайне недостоверны. Матери занижали или завышали вес собственных детей почти на 20 процентов, не могли точно сказать, сколько времени тратили каждый день на уход за ними, здесь ошибка вообще доходила до 41 процента.

«ЗС»: — Ну, неспроста, наверное?

В. Н.:

— Именно. Они вспоминали разное и по-разному в зависимости от того, как в момент воспоминания чувствовали себя они сами и их дети. Или вот вам другой пример: шведский психолог Кристиансон просил 36 испытуемых вспомнить убийство Улофа Пальме - в свое время оно потрясло всю Швецию. Вспоминали они об этом трижды с интервалом в год. Сравнили записи, и что же оказалось? Факты вспоминались более-менее те же самые, но вот детали ситуации и переживания каждый раз получались разными. И менялись они, что характерно, не от политической переоценки события, а опять-таки в зависимости от состояния испытуемого и особенностей его жизни.

Эдгар Эйде. «Под орлом», 2953

Человеку обыкновенно и в голову не приходит, что помнит он не столько то, что было, сколько то, что он помнит.