Конечно, такое понимание физики является очень грубой, шаржированной картиной. Если присмотреться получше, то видно, что работа физиков вовсе не сводится к беспрерывному спрессовыванию добытых результатов, возведению новых этажей теории над старыми этажами. Время от времени эта машина дает сбои, и физик вынужден вернуться к основам своей науки и критически пересмотреть их. Как, кажется, именно поэтому Эйнштейн говорил о том, как много дал ему Достоевский[* Одна из известных трудностей в работе российского физика за границей — необходимость постоянно отвечать на вопрос, кто лучше, Толстой или Достоевский. Если ты честно отвечаешь, что Пушкин нравится как-то больше их обоих, то говорят, что у тебя парадоксальный склад ума.].
На той, достаточно редкой стадии развития, когда физика переходит от одних моделей окружающего мира к другим, и обнаруживается, что много полезного можно почерпнуть у гуманитарных наук и, в частности, у филологии. Пожалуй, самым продуктивным оказывается здесь понятие художественного мира. Не буду приводить здесь примеров из специальных областей физики — лучше вспомнить замечательную повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», которая с исключительной точностью воспроизвела мир физики нашего поколения. Сейчас этот мир уже во многом в прошлом, но, конечно, если кто-то хочет понять феномен советской физики, то нужно изучать, прежде всего, эту книгу. Так вот в одной из глав повести рассказывается о путешествии на специально сконструированной машине в мир воображаемого будущего. Это, конечно, критические заметки о ходульных образах современной повести фантастической литературы (наша современность значительно превзошла эти образцы дурного вкуса), но примерно так же физик должен взглянуть со стороны (остраненно — опять филологический термин) на ту теорию, которую он должен переработать в кризисный для физики час.
Один из главных постулатов физики состоит в том, что на переработку основ физической теории можно решиться только тогда, когда все другие возможности уже исчерпаны, в кризисный, революционный час развития науки. Именно тогда физик хватается за самые разнообразные идеи, почерпнутые в общем запасе идей культуры. В этот момент работа не сводится к ее сухому остатку. Однако в периоды более спокойного, поступательного развития физики все эти художественные образы кажутся ненужными и слово «филология» снова становится ругательным.
Конечно, мы описали взгляд физика на свою науку. На нее можно взглянуть и глазами филолога. Фактически таких работ очень мало — далеко не каждый филолог может понять, о чем написано в книгах физиков. Однако в интернете находятся интересные примеры филологического анализа, скажем, известнейшего курса теоретической физики Ландау и Лифшица. Например, ставится вопрос о том, какую роль сыграли коллективистские идеи начала XX века в развитии теории коллективных явлений. Физикам, как правило, такие вопросы в голову не приходят. Это тоже остраненный взгляд на нашу науку, но взгляд не физика, а филолога.
Главное действующее лицо экономической науки
Нобелевскую премию по экономике в 2007 году получили три американских экономиста: Леон (Леонид) Гурвиц, профессор Эрик Маскин (Принстонский университет) и Роджер Майерсон (Чикагский университет) — за создание основ теории оптимальных механизмов.
Первый из лауреатов уже не работает в университете: почетному профессору университета в Миннесоте Леону Гурвицу — 90 лет. Работу, за которую ему присудили премию, он написал сорок лет назад, а теперь живет в крохотной квартире в доме престарелых и сначала известие о том, что он стал нобелевским лауреатом, воспринял как шутку. Тем не менее, именно его работа послужила основой дальнейших разработок Эрика Маскина и Роджера Майерсона. Узнав о лауреатстве, Эрик Маскин чрезвычайно обрадовался, что Гурвиц все- таки дожил до всемирного признания...
О сути революционной в свое время работы Гурвица, а потом — и всего нового направления экономической науки, созданного усилиями нобелевских лауреатов 2007 года, профессор Стэнфордского университета Михаил Берштам сказал: это изучение стимулов, влияющих на поведение человека в сфере экономики. «До начала работы Гурвица и его коллег, — объяснял он журналистам, — речь шла о том, что оптимальное размещение ресурсов в экономике связано только с теми ограничениями, которые даны природой и общественными институциями. А то, как сам человек ведет себя, в зависимости от стимулов, как-то не рассматривалось. И вот Гурвиц, а потом его последователи, ввели в анализ стимулы. Именно стимулы соединяют эгоистические, личные интересы человека с результатами его работы, от стимулов они и зависят. Сейчас это кажется элементарным, но тогда это еще не было частью экономических моделей».