Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Снова берем эту мышку и вводим ей в мозг специальный препарат, сокращенно именуемый ЗИМ. Он отличается тем, что блокирует работу определенного мозгового белка, ПКМ-киназы. Препарат вводим в ту часть мышиного мозга, в которой, судя по представлениям нейрологов, хранятся «вкусовые воспоминания» (например, у Пруста — о съеденном в детстве бисквите). Через два часа наливаем ей в чашечку воду, добавляем сахарин — она пьет. На второй день наливаем ей в чашечку воду, добавляем сахарин — пьет. 10 дней добавляем — пьет. 20 — пьет. На 25-й прерываем опыт и пишем: блокировка ПМК- киназы безвозвратно лишает мышь долговременных вкусовых воспоминаний. Напоминаем результат минувшего года — блокировка той же киназы избавляла мышь от страха перед тем местом, где ее до того ударяло током. Тоже долговременное воспоминание, только тогда шоковое, а сейчас вкусовое. Обобщаем: сохранение долговременных воспоминаний разного рода требует участия ПМК-киназы.

До сих пор считалось, что каждому долговременному воспоминанию соответствует своя комбинация (сеть) возбужденных нейронов, связь в которой (между отдельными нейронами) осуществляют межнейронные промежутки — синапсы. Учат мышку не пить сахаринную воду — и у нее по мере обучения эта конкретная сеть многократно возбуждается, и благодаря этому связь между соответствующими синапсами все более упрочняется. Иными словами, память, считалось доселе, — это синапсы. А ПМК-киназа хоть и участвует в процессе, но побочно — только на ранних этапах закрепления памяти.

А теперь оказывается — она необходима и для ее длительного сохранения. И если этот вывод подтвердится, придется признать, что память — не только синапсы, но и белки. Это открытие может дать в руки врачам способ направленно стирать память. Скажем, человека мучает воспоминание о перенесенной в прошлом душевной травме. Даем ему ЗИМ — и он, как мышка о сахарине, об этой травме забывает. Кто-нибудь, пожалуй, спросит: а что, и совесть можно будет таким манером глушить? Но на этот вопрос мы ответим: эх, человече, совесть давно уже научились глушить без всяких препаратов.

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ: АНТРОПОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Александр Савинов

Ох, горе мне, грешному!

Повседневная жизнь в «покаянных текстах» XVI-XVII века

Б. Чориков. Голод при дворе Бориса Годунова

«Картина исторической действительности, — отмечал историк культуры А.Я. Гуревич, — в огромной мере определяется тем вопросником, которым ученый руководствуется при анализе источников...» В 90-х годах XIX века профессор Новороссийского университета А.И. Алмазов создал многотомный труд «Тайная исповедь в православной восточной церкви» и опубликовал в приложении рукописные «Исповедные вопросники», в которых содержались конкретные признаки повседневных дел, признанных недопустимыми. В 1913 году историк С.И. Смирнов в книге «Древнерусский духовник» продолжил исследование «покаянных текстов». Церковь составляла списки разнообразных «грехов», которые водились среди мужчин и женщин. Несколько раз в год миряне являлись на исповедь к своим «духовным отцам» и каялись в грехах. Кроме проблем богословских, С.И. Смирнов изучил руководства для исповеди и показал, какие вопросы повторялись неоднократно, какие события священники вынуждены были обсуждать. Определенные поступки и побуждения наказывались епитимией — постом, молитвами, поклонами. Смысл вопросов очевидный: мирянин должен осознать и выделить среди повседневных дел запретные и с верой под руководством духовного отца отыскать путь к спасению.

Исследования продолжаются в наши дни; опубликованы новые «исповедные тексты», которые показывают скрытые стороны повседневной жизни русского Средневековья.

К XVII веку обязательной считалась исповедь раз в год — во время Великого поста. Правительство следило за порядком исповеди, рассылало указы, требовало, чтобы местные власти сообщали, кто уклоняется. Приступая к вопросам, священник напоминал, что следует вспоминать грехи «без стыда», ибо все грешны. «Сам многыя грехи имею паче тебе...» И вопрошал кающегося с «тихостью». Русские «покаянные тексты» имеют свои особенности: не зная, не следует заглядывать в средневековый текст, иначе — изумление и ужас. Некоторые вопросы духовных отцов вызывают ассоциации с лихими эротическими фильмами.