Зодчие

Руководство людьми пало на Нечая, которому случилась остаться в ту ночь на стройке, и на Кузьму Сбоя, умного крепыша, пользовавшегося общим уважением рабочих.

Кузьма и Нечай переглянулись. Одна мысль родилась у обоих: ломать леса! Убирать горючий хлам с постройки!

Распоряжение передавалось среди свиста и шума урагана, среди рева разбушевавшегося пламени. Береговым штабелям предоставили гореть; у рабочих казарм осталось самое необходимое количество людей. Баб, с плачем и причитаниями порывавшихся спасать жалкое свое имущество, десятники гнали от дверей в тычки:

– Погорите, безумные! Гляньте, что внутрях делается!

А красно-розовые языки пламени и струи дыма уже вырывались из маленьких окон…

– Бегите к собору! Сухую рухлядь таскайте прочь!

У собора закипела отчаянная работа, всякий волок прочь от стен что было под силу. Труднее было управиться со строительными подмостками, пришитыми к стенам длинными костылями.[209]

На ломке отличались Василий Дубас и Петрован Кубарь.

Василий и Петрован сдружились за последние годы: по воскресеньям ходили на бойни и для потехи глушили быков ударом кулака по лбу.

Вооружившись громадными ломами, два богатыря проявляли чудеса силы, бесстрашия и ловкости.

Яркий красно-багряный свет от пылавших лесных складов и бараков освещал фигурки Дубаса и Кубаря, суетившихся на верхнем пролете лесов. А они раскачивали ломами и выдирали из стен костыли, державшие верхушку строительных подмостков. Потом, когда уже опасно стало держаться на зыблющейся площадке, привязали к стойкам два прочных каната и загрохотали вниз.

Десятки людей во главе с Нечаем и Кузьмой Сбоем ухватились за сброшенные канаты, приготовились тянуть по команде.

Василий и Петрован сбежали, присоединились к державшим канаты.

– Прочь, православные! – гаркнул Нечай, но звук голоса затерялся в хаосе разбушевавшихся стихий.

Несколько человек бросились отгонять тысячные толпы москвичей, сбежавшихся на пожар из ближних улиц. Многие притащили ведра, ломы, багры и помогали бороться с бедой. Иные явились с пустыми руками – поглазеть на любопытное зрелище. Эти больше всех шумели и распоряжались, хоть никто их не слушался.

В огромной мятущейся толпе затерялся архитектор Ганс Фридман. Маленькие глаза его горели кровавым отблеском пламени; он потерял шапку, и его серые волосы покрылись хлопьями сажи, кружившимися в воздухе, как черный снег. С бессмысленной усмешкой маньяка он шептал:

– Радуйтесь, духи разрушения!.. Я исполнил приказ… Гордитесь моим послушанием – я хорошо выбрал время…

– Зашибет, зашибет!.. – Зрители отхлынули прочь, увлекая за собой сумасшедшего саксонца.

– Бери! – раздалась команда. – А ну, взяли! Раз-разок! Еще раз! Еще раз! Ухнем…

Громада лесов отделилась от главной башни, помешкала в воздухе, точно раздумывая, и, поблескивая язычками пламени, повалилась, сшибая кресты, уродуя главы законченных малых церквей.

– Беги, ребята!

Люди бросили веревки и кинулись врассыпную.

Верхняя часть подмостков, ближайших к пожару, рухнула беспорядочной грудой стоек, досок и перекладин.

Шум свалившейся громады произвел на безумного Фридмана необычайное впечатление. Вырвавшись из толпы, он бросился к подмосткам и с обезьяньей ловкостью стал карабкаться вверх. Его не удерживали: зрители думали, что явился еще доброволец помогать рушить мостки.

Взобравшись на самый верх, немец с упоением всматривался в картину дикого хаоса, развертывающуюся внизу:

– Духи огня, духи гибели!.. Возьмите меня – я ваш!..

И, широко раскинув руки, Фридман с диким победным хохотом ринулся в пустое пространство…

Трагическая смерть сумасшедшего немца ненадолго потрясла людей: нужно было бороться с грозной стихией. Раздались громкие призывы:

– Растаскивай! Рас-тас-ки-ва-ай!..

Сотни людей, как суетливые муравьи, спасающие гибнущий муравейник, накинулись на свалившуюся громаду, разламывали на куски, тащили в сторону Кремля, ко рву, его окружавшему. Там валили в воду, блестевшую в глубине тускло-багровым светом.

А Василий Дубас и Петруха Кубарь уже взбежали наверх и снова принялись за опасную работу.

В эту бурную, тревожную ночь царя и митрополита не было в Москве – за два дня до того они выехали на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Но много бояр приехали к месту пожарища. Не решаясь принять деятельное участие в работе, что не приличествовало их высокому сану, они стояли в отдалении, многодумно качали бородами, иные крестились.

В сопровождении Демида Жука и Филимона прискакали на пожар Голован, Постник, Барма. Дикими, остекленевшими глазами взглянул Барма на опасность, грозившую великому творению. Но оцепенение продолжалось недолго. Через мгновение Постник принял на себя командование, и его твердые, продуманные приказы начали устанавливать порядок в царившей суматохе. Барму не подпустили близко к опасным местам; Постник приказал Демиду держать старика. Дюжий мужичина исполнял приказ точно, несмотря на мольбы и брань Бармы.

Снова и снова, взвихривая пыль и сажу, падали обрушенные пролеты подмостков на площадь и быстро, четко уносились прочь. Опасность спадала, общее напряжение уменьшилось.