Зодчие

1 октября, в праздник покрова богородицы, русская рать готовилась к решительному, последнему приступу. Митрополит считал, что надо воздать честь богородице за покровительство русскому воинству. И он назвал центральный храм Покровским.

30 августа, в день памяти Александра Свирского, было разбито войско Япанчи. В память этого Макарий нарёк один из приделов именем Александра Свирского.

Еще один из приделов был назван именем армянского святого Григория — в честь тех безвестных армянских пушкарей, которых даже угроза смерти не могла заставить идти против русских братьев.

Так названия церквей составили краткую летопись казанского похода.

— Великая вам задача, строители! — заканчивая речь, обратился митрополит к Барме и Постнику. — Около главного храма в честь покрова пресвятая богородицы расположите семь храмов вышереченных, и воздвигнется чудное собрание храмов, собор, каковое слово к нам от прадедов перешло…

Барма что-то прикидывал в уме и соображал: это видно было по движениям его рук. Он успел перешепнуться с Постником, который его понял и одобрил.

— Дозвольте слово молвить, государь и преподобный владыко! Семь храмов окрест главного храма поставить неможно. Зрелище получится не радостное, а беспорядочное. Надобно ставить округ главного восемь храмов: четыре по четырем сторонам света да другие четыре промежду ними. Тогда возымеем полное совершенство и со всех сторон равный и глаз восхищающий вид…

— Так, государь! — подтвердил Постник.

— Ладно, верю вам. Сделаем восемь престолов вокруг большого.

На этом решении остановились.

* * *

Главным смотрителем будущего строения царь назначил Федора Ордынцева. Этому назначению предшествовал разговор Ивана Васильевича с его любимцем.

Когда Ордынцев вошел в палату, царь сидел на лавке в узком темно-синем терлике[191] с золотыми разводами, в простой бархатной скуфейке, прикрывавшей стриженные в кружок волосы. Перед ним лежали шахматы из слоновой кости; Иван Васильевич внимательно их пересматривал.

— А, Григорьевич! — ласково воскликнул царь. — Как жив?

— Твоими благодеяниями, государь! Здрав будь на многие лета!

Ордынцев низко, до земли, поклонился царю.

— Вот, любуюсь шахматами дивной работы. Персидского государя подарок. Умеешь, Григорьевич, сей игре? А то бы сыграли!

— Не обучен, государь! — развел руками окольничий.

— То-то! — самодовольно сказал царь. — Потому люблю искусство шахматного боя, что имеет оно родство с воинским боем… Знаешь, зачем тебя позвал? — круто переменил разговор.

— Не ведаю, государь!

— Хочу тебе отдых дать от пушечных дел!

Ордынцев покраснел:

— Али не угодил, государь? Худо работаю?

— Работаешь хорошо и, знаю, выучил способных помощников. Одного из них, по твоему выбору, и поставим на твое место. А тебе иная забота: станешь у меня ведать строительством собора. Дело вельми большое…

— Неужто другой на это не найдется? — огорченно спросил Федор Григорьевич.

— Охотников много, да руки у них липкие, — зло ответил царь. — А твою честность я знаю. Сам не будешь воровать и другим не дашь.

— Трудная задача, государь…

— Знаю, что трудная, но ты старайся. И помни, Григорьевич: я тебя с Пушечного снимаю на время. Казань мы великими трудами и кровью повоевали. Думаешь, всё? — Иван значительно поднял палец. — Ныне главное зачнется! Западу ли по душе, что Россия возвышается, что становится твердой ногой на доселе отторгнутых у нее землях? Говорю тебе: поднимутся на нас и поляки, и ливонские рыцари, и свей, и немцы — все дорогие соседушки… И надобно их встретить достойно! А посему про пушки забывать не будем!

— Дозволь, государь, слово молвить. Строительство — дело великое, и я за него берусь. Но ты уж разреши мне и на Пушечный заглядывать, чтобы там дело не разладилось…

— Вот это твое прошение мне по душе! Вижу, верный ты слуга и нелицемерно о государственном деле печешься. И быть по сему!

Ордынцеву пришлось взяться за новое дело.

Царская грамота приказывала разыскать по ближним посадам и уездам все сараи и печи, где выделывался кирпич и где обжигалась известь. Приказано было записать их на царское имя, починить и заново покрыть. Повелевалось строить новые печи и сараи, заготовлять лес и дрова, ломать известковый и бутовый камень.

Всеми этими хозяйственными делами должен был ведать окольничий Федор Григорьевич. Он же отвечал за царскую казну, отпущенную для стройки. Но так как одному человеку невозможно было справиться с таким громадным делом, то в помощь Ордынцеву было выбрано из московских посадских людей десять целовальников.

Эти целовальники должны были ведать денежными расходами по разным статьям, записывать расходы в книги и скреплять собственноручной подписью. Для рассылки по мелким поручениям приставили двадцать детей боярских.

На Ордынцева возлагалась нелегкая задача: смотреть за целовальниками и детьми боярскими, чтобы они не расхищали казенное добро, не брали посулов и приношений.

Тому, кто будет расточать строительные материалы, посулы брать и работать нечестно, царский указ грозил смертной казнью.

Читая и перечитывая указ, Ордынцев вздыхал:

— Трудно! Ах, трудно!