Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

При посещении мною дивизии я убедился, что, несмотря на появление в приказе более месяца тому назад телеграммы Военного министра о моем назначении, войска, не исключая, к сожалению, командного состава, не уяснили себе роли и значения Комиссара Временного правительства при войсках.

Считаю долгом потому разъяснить, что Комиссар является лицом, облеченным особым доверием Временного правительства и Исполнительного комитета Совета солдатских и рабочих депутатов и носителем их власти. В связи с этим полномочия его распространяются на все отрасли военного управления и военной жизни, за исключением одних только оперативных (боевых) распоряжений командного состава.

Институт правительственных комиссаров в армии только зарождался, и ему предстояло пройти долгий путь, от патетической Ларисы Рейснер и нелепого Фурманова до поэта Бориса Слуцкого, этого трагического красного золотопогонника, чтобы в конце концов выродиться в тихих «офицеров по воспитанию кадров» нынешней российской армии. Но что работает в тоталитарном государстве, то оказывается губительным или в лучшем случае бесполезным в охваченной стремительной энтропией демократической республике, да еще с Временным правительством во главе. «Поддержка демократических органов самоуправления» в армии приводила к результатам неожиданным… или вполне ожидаемым.

Не позднее 28 июля (10 августа) Гумилев приступил к новым обязанностям. Однако лишь через два месяца сложная переписка между Генеральным штабом, военным агентом во Франции графом А. А. Игнатьевым (тем самым — «пятьдесят лет в строю, ни одного дня в бою») и Политическим управлением Военного министерства завершилась утверждением поэта в должности с окладом 732 рубля в год. С учетом надбавок он получал в месяц 106 рублей — сумму довольно значительную.

Михаил Ларионов, 1910-е

Сам Гумилев относился к этой волоките, видимо, нервозно — и 14 (27) сентября подал Раппу стихотворный рапорт.

За службу верную моюПред родиной и комиссаромСудьба грозит мне, не таю,Совсем неслыханным ударом.Должна комиссия решить,Что ждет меня — восторг иль горе:

В какой мне подобает бытьИз трех фатальных категорий.Коль в первой — значит суждено:Я кров приветный сей покинуИ перееду в Camp CournosИли в мятежную Куртину.А во второй — я к Вам приду —Пустите в ход свое влиянье:

Я в авиации найдуМеня достойное призванье.Мне будет сладко в вышине,Там воздух чище и морозней,Оттуда не увидеть мнеКонтрреволюционных козней.Но если б рок меня хранилИ оказался бы я в третьей,То я останусь там, где был,

А вы стихи порвите эти.

Николай Гумилев. Рисунок М. Ф. Ларионова, 1917 год

Николай Гумилев. Рисунок М. Ф. Ларионова, 1917 год

Гумилев «остался, где был». С Раппом ему работалось хорошо. Игнатьев, в своих известных мемуарах яростно третирующий Занкевича (неудивительно — сферы служебной компетенции двух генералов смешивались), с неожиданным добродушием отзывается о комиссаре-эсере.