Павел Владимирович Засодимский

Золотая чашка

В ясное июльское утро Григорий Гурьянов, липняговский лесник, собрался в объезд по своему участку. Он крепко затянул на себе широкий ремень, перекинул за плечо ружье и надел свою походную сумку таким образом, что ремень от сумки и ружейная перевязь перекрещивались у него на груди. Надвинул на лоб круглую форменную шапку с жестяной бляхой и, закрутив на руку нагайку, вскочил на своего Серого.

— К вечеру возвращусь! — крикнул он своей Харитине, поправляясь в седле и забирая в левую руку поводья.

— А ты, батя, обещал взять меня с собой! — обратился Тимоша, держась за его стремя.

— Ну, ладно, ладно! Ужо, в другой раз… — промолвил лесник, с добродушной улыбкой посмотрев на белокурую головку своего сынишки.

— А синицу привезешь? — приставал мальчуган.

— Где ж я возьму для тебя синицу! Теперь синицы разлетелись! — ответил Григорий, заворачивая лошадь от крыльца.

— Ну, вот ты какой! — надув губы, протянул Тимоша, неохотно оставляя стремя.

Григорий мелкой рысью направился по дороге в лес и скоро скрылся в зеленой тени развесистых деревьев.

Григорий Гурьянов — отставной солдат, гвардеец, высокий, видный, молодец собой и прекрасный наездник — уже пятнадцать лет служил лесником в казенной Карачановской даче. Дело его заключалось в том, чтобы беречь, охранять лес от всяких бед и напастей — от вредных насекомых, от пожара, от порубщиков. Каждое воскресенье он должен был ездить к лесничему верст за двадцать пять, в большое село Карачанов Лог, и доносить о том, все ли благополучно на его участке. Если на деревьях появлялось какое-нибудь зловредное насекомое, Гурьянов немедленно давал знать о нем лесничему; если в лесу случался пожар, он опять извещал о том лесничего и сельские власти соседних деревень, и те отряжали крестьян для тушения пожара.

Главные же хлопоты у лесника были с порубщиками. Зимой безлиственный лес, засыпанный снегом и увешанный серебристым инеем, стоял тихо, неподвижно, как заколдованный, и стук топора издалека был явственно слышен, и порубщика было легко накрыть. В летнюю же пору, когда лес шумел при ветре, до него трудно было добраться. Застав крестьянина за рубкой казенного леса, Гурьянов должен был отнять у него топор как видимую улику преступления, заметить порубленное или уже сваленное дерево и о происшедшем донести лесничему. Терпел он, терпел, да однажды тяжела показалась ему такая служба. И в одно из воскресений он заявил лесничему о своем намерении оставить службу. Лесничий очень ценил исполнительного, расторопного лесника, представлял его к наградам и теперь был немало удивлен его неожиданным заявлением.

— Что ж так, Гурьянов? — спросил его лесничий. — Почему тебе вздумалось уходить?

— Тяжело, ваше благородие! — смутившись, ответил лесник.

— Как так — «тяжело»? Отчего же? — переспросил лесничий.

— Вон того мужика из Ахматовки оштрафовали… Мужик-то ведь совсем разорился. Смотреть на них жаль, ваше благородие! — говорил Гурьянов, по старой привычке стоя навытяжку перед начальником.

— Ну, Гурьянов! Не мы с тобой законы пишем, не мы за них и в ответе! — сказал лесничий.

— Точно так, ваше благородие, — почтительно отозвался Гурьянов, — а все-таки…

— Ты уйдешь, на твое место поступит другой, — заметил лесничий. — Может быть, навяжется какой-нибудь недобрый человек, пьяница, взяточник, вор, начнет притеснять. Крестьяне-то взвоют от него! Есть ведь такие лесники. За всеми, брат, каждый час не углядишь.

Стал лесничий уговаривать Гурьянова не бросать службу — и уговорил.

Служба лесника была не только беспокойная, но и опасная. Пойманный и оштрафованный порубщик имел возможность жестоко отомстить, спрятавшись в засаду. Гурьянов мог натолкнуться на целую толпу нарушителей, — его могли избить и даже убить до смерти. Голодные люди отчаянны и злы.

Гурьянов за свою многотрудную службу получал небольшое жалованье и имел даровую квартиру — избу. При избе находился довольно просторный двор, обнесенный сараями и высоким плетнем, с крепкими тесовыми воротами. Высокий плетень и крепкие запоры были нужны для защиты от волков. Вокруг избушки, на все четыре стороны, расходилась глухая, дремучая лесная чаща, — и волки, особенно в зимнюю голодную пору, с ранних сумерек и до солнышка сновали около жилья лесника, жалобно порой завывая. Серые были иногда до того дерзки, что, пробегая по снежным сугробам около хаты, заглядывали в оконца и чуть не тыкались в них мордой. В таких критических случаях Медведко — черная косматая собака лесника — забирался в сенцы и, чувствуя себя в безопасности, грозно рычал и лаял на незнакомых пришельцев.

У Гурьянова, кроме лошади, была еще корова, десяток овец и несколько кур.

Поселки лесников называются «кордонами». Тот поселок, где жил Гурьянов с семьей, назывался Липняговским кордоном.

В течение пятнадцати лет Григорий и его Харитина так сжились с своей избушкой, так привыкли к своему лесному житью-бытью, что им уже казалось, что и на свете нет ничего лучше и краше Карачановского леса и их Липняговского кордона.