Золотая девочка, или Издержки воспитания

В тот вечер, когда Маринэ попросила Отара «не заставлять её унижаться и умолять», он возвращался домой, не понимая, зачем он куда-то идёт, зачем о чём-то думает, ведь жизнь кончилась – для него и для Маринэ. Они её всё-таки заставили, сломали. Сама бы она до такого не додумалась. Почему она согласилась, что они с ней сделали? Она ведь боится Кобалию, боится и ненавидит…Ярость бешено клокотала в груди, гулко бухала молотом по наковальне, в которую превратилось сердце, поднималась горячей волной, заглушая боль, опустошая душу, ибо ярость была – пустотой, вакуумом… ничем. Это «ничто» больно отдавалось в сердце, и не хотелось больше жить…

Тогда он и увидел эту девчонку, которую вели, крепко держа за локти, два тридцатилетних негодяя. Девчонке было не больше семнадцати, и она тоже хотела жить, как хотела жить Маринэ. А впереди у девчонки была – пустота. Как у Маринэ. Отар криво улыбнулся, пропуская парней – мол, мне нет никакого дела до того, куда вы её ведёте и что собираетесь с ней делать.

А потом нанёс смертельный удар сзади: одного надо было убить, с двумя тридцатилетними верзилами он вряд ли справится, ему всего шестнадцать. А девчонка молча кричала о помощи: кричали её глаза, её нежное девичье тело, её семнадцать лет, её ещё не начавшаяся жизнь…

За жестокое убийство с отягчающими обстоятельствами Отару дали двенадцать лет колонии строгого режима. Отец на суде не произнёс ни слова (Отар рассказал ему всё. И про Маринэ тоже рассказал). Мать смотрела на Отара полными слёз глазами и тоже молчала: что теперь говорить, остаётся только ждать… двенадцать лет. Отар никому не даст себя в обиду, хоть в этом можно не сомневаться. Этот чёртов гитарист отвёл его туда, где мальчика научили убивать голыми руками, и теперь ему придётся за это расплачиваться. Только бы он не убил никого в колонии, ведь за это ему добавят срок! Дрожащими губами она сообщила мужу о своих опасениях. Майрбек смахнул слезу, улыбнулся жене и обнял её за плечи: «Не убьёт. Он мне обещал». Альбика прерывисто вздохнула и… тоже улыбнулась: если отцу обещал, значит, не убьёт. Через двенадцать лет их сын вернётся. Хорошего они вырастили сына.

На них бросали осуждающие взгляды: вырастили убийцу и радуются, это ж надо – в шестнадцать лет голыми руками шею сломал человеку, только за то, что сигаретой его не угостил. Такова была версия оставшегося в живых «свидетеля», безоговорочно принятая судом, и Отар пожалел, что оставил его в живых, только покалечил. Это была ошибка. Больше он не допустит ошибок. Будет вести себя достойно и не поддаваться на провокации. И через двенадцать лет… увидит свою Маринэ!

Часть 20. Алаш

Двенадцать лет спустя

…Через двенадцать лет он ехал в дребезжащем трамвае на встречу с прошлым. Ему исполнилось двадцать семь, и он мог шутя справиться с четверыми, а с финкой и с девятерыми, с финкой он обращался виртуозно. В колонии строгого режима оказалось много настоящих людей. Отар ведь тоже считался преступником – за то, что спас незнакомой девчонке жизнь. Убив негодяя, он был изгнан из общества «достойных людей».

В колонии он познакомился с такими же «преступниками» и узнал, что «отягчающие обстоятельства» могут творить с людьми такие же чудеса, какое сотворили с ним. Отар сумел остаться самим собой, помогая и другим – беречь своё достоинство и не терять веры в себя. Отар ни о чём не жалел. Вышел на знакомой остановке и, улыбаясь, шёл знакомой улицей своего детства, которое бережно хранил в памяти все двенадцать лет. Оно осталось там, и Маринэ ждёт его на угольной куче… «Отари, сколько можно тебя ждать!» Сколько ей сейчас? Двадцать восемь? Маринэ, конечно, там давно не живёт, она живёт с мужем.

Он ошибся только в одном: родительская квартира не принадлежала больше Маринэ, её купил Кобалия. Регина уехала в Литву и там держала художественный салон-магазин «Утагонэбис» (груз.: вдохновение), названный так в память о Гиоргисе. Кобалия оказался порядочным человеком и деньги от продажи семейного бизнеса честно поделил пополам: половину Регине, половину Маринэ, чьи интересы он представлял по причине её несовершеннолетия и как её муж.

Маринэ и не подозревала, какими деньгами ворочали Гиоргис с Валико, и если бы не кризис, как знать, чьей женой она стала бы… Поступила бы в институт иностранных языков, с её «парижским» французским это было бы легко. Что теперь об этом говорить.

С матерью Маринэ не общалась, хотя она приезжала в Москву каждый год. Когда она приехала в первый раз, на восемнадцатилетие Маринэ, Кобалия рассыпался в комплиментах по поводу её цветущего вида и процветающего бизнеса и на новеньком, сверкающем вишнёвым лаком «Киа» повёз «своих женщин» в самый дорогой ресторан. Маринэ весь вечер не раскрывала рта, с матерью не промолвила ни слова (с мужем тоже, но когда он к ней обращался, отвечала безжизненно—спокойным голосом) и ничего не ела, пила только воду.