Золотая Дуга

И вдруг из тумана надвигается, падает на кабину каменная стена. Сквозь прозрачный колпак ясно вижу глубокие трещины — морщины утеса, белые жилки кварца, граненые плиты. Все происходит как во сне. Пол самолета уходит из-под ног. На секунду повисаю в воздухе. Промелькнула спина пилота. Приподнявшись на сиденье, вцепившись в штурвал, летчик опрокидывает машину. Каменная стена куда-то проваливается. Кубарем лечу через порог в пассажирскую кабину.

Спасла отвага летчика. Он не растерялся и в последнюю секунду положил, машину в головоломный вираж, избежав гибельного столкновения. Самолет пробивается через облачный слой. Туман светлеет и светится изнутри.

— Всплываем… — улыбается бортмеханик.

Выскальзываем из облачной пелены. Кабину заливают яркие лучи солнца. В иллюминатор вижу крыло и синее-синее небо. А под крылом — белый океан облаков. Голубоватые тени улеглись в провалы облачных волн. Они уходят бесконечно далеко к зеленоватому небу у горизонта и отливают там радужным перламутровым блеском…

Непогода, надолго скрыла неведомые долины. Пришлось отпустить самолет в Магадан. Но отступать было нельзя. Мы решили пробраться к хребту вьючным путем. Спустились по Омолону на Колыму, купили в Зырянке вьючных лошадей и пересекли почти весь водораздел между Коркодоном и. Омолоном. В шестисоткилометровом походе половина вьючных лошадей погибла. В центре водораздела в недоступных долинах Синего хребта неожиданно встретили группу неизвестных стойбищ — целое племя, не знавшее Советской власти и управлявшееся родовыми старшинами.

Встреча произошла на исходе второго месяца пути. Однажды, после трудного горного перехода, мы заметили в бинокль на дальнем перевале стадо чьих-то оленей. Позади, подгоняя табун, ехал верхом на олене человек. Олени и неизвестный пастух скрылись за перевалом.

Легенды о неизвестных обитателях этой горной страны, не знавших Советской власти, мне приходилось слышать в Среднеколымске и на Омолоне. Но никому еще не удавалось установить с ними связь. Ветеринарные врачи, посылавшиеся районом на розыски этих горных орлов, не могли настигнуть беглецов и находили лишь, теплые угли покинутых кострищ. Обитатели далеких гор уклонялись от встречи.

Взволнованные, мы подошли к перевалу в сумерки и разбили лагерь. Ночью костра не зажигали и почти не спали. Утром отправились на разведку втроем. По совету проводника без оружия. В палатке оставили одного человека в резерве с вьюками и винтовками. Поднялись на перевал, взрыхленный оленьими копытами. Внизу открылась широкая, почти круглая долина, запертая отвесами крутых сопок. Повсюду, на речных террасах, на альпийских лугах, свободно паслись олени — целый табун, тысячи три…

Не видно ни людей, ни чумов. Где же пастухи?

— Вон стоят… — усмехнулся проводник, указывая на сопки и скальные стены, закрывающие долину.

Из этого огромного естественного корраля оленям некуда деваться. Далеко внизу за стланиковым увалом курятся дымки. Спустились в долину, пробрались сквозь заросли стланика и увидели стойбище. Не далее двухсот шагов от опушки выстроились конические чумы, похожие на вигвамы. Из дымовых отверстий вились сквозь переплеты почерневших от копоти шестов струйки дыма.

Притаившись в зарослях, с удивлением рассматривали неизвестное стойбище. На площадке среди чумов играют малыши, зашитые в комбинезоны, ползают как медвежата; на корточках сидят смуглые черноволосые женщины в необычайных кафтанах из летних оленьих шкур, расшитых бисером.

Одна из женщин поднимается, закидывает за спину длинные черные косы и, легко ступая, уходит к большому чуму в центре стойбища. На ее руках блестят браслеты, а на груди монисты, как у цыганки. Такую одежду я видел прежде только в этнографическом музее. У ручья бегают мальчишки в распахнутых замшевых кафтанчиках. Они стреляют из луков в оленьи рога, положенные на большой камень. Первыми замечают нас юные стрелки, с визгом рассыпаются и уносятся к стойбищу. Кафтанчики их смешно раздуваются, они перепрыгивают кочки и валуны. Женщины вскакивают, тревожно оглядываются. Заметив троих незнакомцев, шагающих к стойбищу, хватают малышей и, звеня монистами, устремляются что есть духу к чумам.

Площадка среди лагеря опустела мгновенно. Обитатели его словно провалились сквозь землю. Ни один полог не шелохнулся. Никто не вышел встречать гостей. Идем к притихшему стойбищу без оружия; в руках только посохи, да на поясах охотничьи ножи, непременная и вполне мирная деталь северного одеяния. Отступать некуда. Выпрямившись, шагаем навстречу притаившейся опасности. Неприятно на душе! Видишь каждую дырочку, каждую щелку в пологе. Не берет ли тебя на мушку через эти темные бойницы зоркий беспощадный глаз?