Золотая формула

Я мог бы сказать самому себе, что памятник Солопову теперь подождет. Да, мог бы. Если бы готовый памятник уже не находился в лабораторной подсобке. Там он стоял с января. Я предусмотрительно утаил это от Берендеева. Скульпторы изготовили памятник ударными темпами за неделю. Но Борис Борисович Лурье более не появлялся. Так бывает. То ли его, отчасти скорбная, отчасти благородная, миссия закончилась на стадии выдачи мне аванса, то ли миляга Лурье утратил интерес к усопшему министру.

Вообще, я заметил, очень часто покойник занимает людские помыслы до той поры, пока свежа могила.

Глава 8

Мы сидели на кухне, у меня на Воздвиженке, потягивали водку и вели неспешную беседу.

– Суки вы оба, – веско сказал Петька. – И вы это сами хорошо знаете.

Петька выглядел куда лучше, чем утром: руки не дрожали, синяк был заштукатурен и почти не заметен.

– Чем языком попусту молоть, – миролюбиво ответствовал Мишка, – поделился бы с нами своими творческими планами. Нам страшно интересно!

– Знали бы вы, как стало трудно писать! – с жаром воскликнул Петька, не заметив Мишкиной иронии. – Меня предупредили издатели, что если я не буду принуждать своих героев беспрестанно совокупляться, они перестанут меня печатать. Черт знает, что такое!

– А я уверен, – заявил Мишка, – издатели правы. Читатель любит читать об этом самом деле.

– А я не уверен. О половых отношениях еще лорд Честерфилд сказал, что удовольствие это быстротечное, поза нелепая, а расход окаянный.

– Когда-то этот твой лорд Честерфилд в ажитации сморозил глупость, а ты превратил ее в афоризм, – глубокомысленно изрек Мишка.

– Вообще, в мире творится черт знает что! – продолжал Петька. – Пригласили меня тут в один дом. Дом богатый, на Рублевке.

–

Там других не бывает. Там все богатые.

– Этот – особенно. Но я практически ничего этого не увидел.

– Как это?

– А так. Меня дальше кухни не пустили.

– Тебя, знаменитого писателя?!

– Они, как увидели, что я подкатываю к их дому на своем, как мне всегда казалось, роскошном «БМВ», изумились, как это кто-то смеет приближаться к ним на такой убогой иномарке.

– Единственная страна, – заметил Мишка, – где возможно такое дичайшее словообразование, – «иномарка», – это Россия. Скажи итальянец или американец «ауто страньери» или «форин кар», никто и не поймет, о чем речь.