Золотая лихорадка

Я тоже не устояла на ногах и упала прямо на Геннадия Ильича, который, кажется, даже не успел испугаться. По всей видимости, он больно стукнулся при падении, потому что на его лице было ошарашенное слепое выражение, словно его ударили обухом по голове.

А может, это было и не от боли.

— Что… это? — только и сумел выговорить он.

— Вашу машину взорвали, — быстро ответила я, поднимаясь с него. — Вот что, господин Бубнов.

— Но… как же так? — пролепетал он и обвел взглядом застывших от неожиданности и шокового испуга людей вокруг.

Двери клуба распахнулись, словно в них ударили бревном, и выбежал Кирилл Ясин. Он был все с той же пневматической винтовкой, но на его широком красном лице вместо недавнего полнокровного удовлетворения жизнью прорезался откровенный ужас. За ним бежало еще несколько человек, среди которых я успела увидеть ссутуленную фигуру и бледное лицо Алексея Павловича. Человека, который так незаметно испарился в процессе нашего последнего разговора с Геннадием Ильичом.

Бубнов поднялся и отряхнулся. Потом взглянул на меня, на останки догорающего лимузина, на трупы шофеpa и телохранителя, потом снова перевел взор мутнеющих светлых глаз на меня, и, широко шагнув, ухватил меня за рукав и произнес самым ясным и осмысленным голосом, который я от него сегодня только слышала:

— Вы спасли мне жизнь, Маша.

13

Геннадий Ильич Бубнов пришел в себя только в машине, когда охрана втолкнула его вместе со мной в джип. Всю дорогу молчали, а заговорил он лишь тогда, когда мы вчетвером оказались за одним столом в какой-то квартире. Вчетвером — две женщины и двое мужчин, вполне романтическая вечеринка. Только было не до романтики. Женщины — я и Валерия Юрьевна, бывшая подруга Светланы Андреевны Анисиной, — были относительно спокойны. Зато мужчины определенно нервничали. Бубнов и толстяк с седеющими кудрями и большим длинным носом, чуть скошенным набок. Да, по чести говоря, у них обоих носы подгуляли. Только у Геннадия Ильича он похож на непомерно вытянувшийся картофельный клубень, на конце вздернувшийся носком ботинка — если и несоразмерный, то, по крайней мере, несоразмерный в чисто русских традициях. Бывают такие носы у деревенских Ваньтяшек. А вот у толстяка нос совсем другой — с загибом у кончика, сильно выдающий определенно семитское происхождение этого человека.

Тот самый Розенталь, о котором говорил Кирилл Ясин?

— Моя фамилия Розенталь, — словно прочитав мои мысли, сказал он. — Мы хотели с вами поговорить. Для того, как сами понимаете, вы и здесь. Как вам удалось определить, что под машиной Геннадия Ильича взрывное устройство?

— Мне в этом помогли ваши охранники.

— В смысле?

Ткнули носом в землю. То есть почти так. А Геннадий Ильич любезно взялся меня поднимать, да не углядел и снова уронил. Чем спас жизнь и себе, и многим окружающим: взрывное устройство буквально бросилось мне в глаза.

— Ясно, — сказал сам Бубнов. — Галантность в этом случае я проявил очень даже вовремя. Ничего не скажешь. Мария, а вы чем занимаетесь? Вот Иосиф Соломонович, — он кивнул на Розенталя, — говорит мне, что вы — частный детектив с совершенно незаурядной физической подготовкой. За то время, пока мы ехали от «Ариэля» до его квартиры… а мы сейчас у него… так вот, за это время он успел навести о вас справки и узнать, что вы прекрасно плаваете, владеете единоборствами, имеете отличную физическую подготовку, а также выбиваете девяносто семь очков десятью выстрелами.

— Вот видите, как мало, — сказала я. — А надо хотя бы девяносто девять.

Бубнов отрывисто и нервно расхохотался. Розенталь, хоть и тоже сильно нервничал, однако же оставался совершенно невозмутим внешне. Лишь чуть заметно подергивался угол рта.

— На самом деле нам не до шуток, — сказал он. — Девяносто девять, девяносто десять… Меня же хотели взорвать! Взорвать, черт побери! Это — покушение! Мария, ведь это было покушение!!

— Да, — спокойно согласилась я, — конечно, покушение. И вас спасло только чудо. Если честно, то мне совершенно непонятно, как человек, который заложил взрывной механизм, умудрился это сделать. Там же кругом полно охраны.

Все переглянулись. Наверное, это простое соображение в голову еще никому не приходило.

— Так что, Геннадий Ильич, придется вам уж рыть самому, кто возжаждал вас убрать, — закончила я.

— А тут и думать нечего! — выговорил он. — Что тут думать, да, Иосиф Соломонович?

Розенталь качнул головой и отозвался: