Золотая рыбка 2

— Отныне мое тело станет опасней танка, — пытаюсь я утешить своего учителя.

— Напрасно веселишься, девочка, ты по уши в дерьме. Ну ладно, ступай! Холодный душ и хоть короткий отдых тебе не повредят. Да, кстати… По-моему, ты давно не виделась с Квазимодо.

— Виновата, исправлюсь.

Я добредаю до душа и стою под ледяной водой, пока не начинаю клацать зубами. Неплохо бы составить план дальнейших действий. Первым делом необходимо выцарапать свою машину. Надеюсь, невероятное количество протоколов, неизбежных в подобных случаях, уже составлено и я смогу воспользоваться своей тачкой не в целях самообороны и обуздания противника, а по прямому назначению — как средством передвижения. Поскольку Любош Хольден, вопреки обещанию, не дает о себе знать, надо бы выяснить, отчего он передумал. Хочется верить, что он цел и невредим. Тогда что же заставило его нарушить данное слово? Постараюсь деликатно выведать у Арджила, решаю я уже на грани замерзания, и хватаюсь за полотенце. Зубы мои выбивают дробь.

Неудобств в нашем городе хватает. Чтобы не ходить далеко за примерами, упомяну об отсутствии кондиционеров на улицах. Поэтому жара убийственная. Очумелая от зноя муха из последних сил бьется о заднее стекло машины, и я раз в кои-то веки жалею, что рядом нет Фабио, заклятого врага всей летающей нечисти. Приходится самой вступать в единоборство, и сомлевшая от жары муха расстается с жизнью во время короткой остановки у светофора. Смахнуть со стекла ее бренные останки я уже не успеваю, поскольку пытаюсь вспомнить, в каких краях живет Арджил. Правда, я дважды бывала у него, но оба раза в компании, а в таких случаях плохо запоминаешь дорогу.

Зато саму квартиру я помню хорошо. Из узкой прихожей попадаешь в гостиную-спальню, где тебя встречает неубранная постель и чудовищный беспорядок. Одна дверь ведет в фотолабораторию, другая — в кухню, которая служит также столовой, а если учесть отгороженную занавеской душевую кабинку в углу, то и ванной комнатой. На случай, если хозяин квартирки вдруг заболел бы клаустрофобией, недостаток пространства призвана восполнить терраса, являющаяся как бы продолжением единственной комнаты. Здесь гнетущее чувство мигом улетучивается, поскольку на террасе вполне мог бы разместиться теннисный корт. Огромная крытая площадка с видом на море. Эта необычная примета и помогает мне сориентироваться.

Нога за ногу я взбираюсь по лестнице и, окончательно разомлев от жары, наваливаюсь плечом на кнопку звонка.

Звоню я впустую. Великий фотохудожник либо занят в лаборатории, либо дремлет на террасе. В любом случае звонок он вряд ли услышит. Я поворачиваю ручку двери и вхожу в квартиру. Беспорядок в комнате на сей раз больше обычного. Уйма раскиданной повсюду одежды, белья и предметов обстановки не слишком уж поражает. Но вот что не вписывается в картину, так это кровь.

Кровь на ковре и стенах. Кровь на неубранной постели и на телефонном аппарате, на экране телевизора и на бронзовой статуэтке в углу.

Затаив дыхание, я раздумываю, не убежать ли отсюда без оглядки. Возникает странное ощущение, что я не одна в квартире, но это не чувство опасности, а нечто другое, гораздо худшее. Неотступно глядя под ноги, чтобы не наступить в кровавую лужу, и по-прежнему сдерживая дыхание, делаю шаг к французскому окну. Мягко колышется легкая занавеска. Я отодвигаю ее, чтобы выйти на террасу. Здесь повсюду цветы: в вазах, глиняных горшках, в кадках среди садовых стульев и столов. Сейчас вид у цветов жалкий — стебли поломаны, листья оборваны, головки помяты, растения сплошь в брызгах крови, уже успевшей засохнуть.

А вон там, из-за опрокинутого стола, торчат ноги в мятых, задранных брючинах. Я подхожу ближе и вижу мужчину, лежащего в неестественной позе, с раскинутыми в стороны руками.

Его нельзя узнать. На окровавленном теле клочья одежды, туловище обезглавлено, и головы нигде нет. Чудовищный обрубок шеи, весь в запекшейся крови, прямо передо мной, но я не кричу от ужаса. Стою оцепенело, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, не в силах отвести взгляд.

Да, это Арджил, я узнаю его по густой поросли на груди. Но не стоять же здесь вечно! Я заставляю свое окаменелое тело сдвинуться с места, и взгляд мой падает на высокую пальму в кадке у края террасы. Деревце нежно колышет листьями, посылая привет голубеющему простору моря, и его ничуть не смущает, что земля в кадке пропиталась кровью, а из этого кровавого месива торчит голова Арджила. Лицо изуродовано, над ним вьется шмель, и назойливое жужжание — единственный звук в окружающей меня гробовой тишине.

На обратном пути я тоже слежу, чтобы не наступить в кровь, но это стремление не осознанно, оно помогает сдержать рвущийся наружу крик. Дверь бесшумно захлопывается, воздух в стеклянной лестничной клетке раскален до предела. Добежав до машины, я первым делом хватаюсь за сигареты.