Золотая рыбка 2

Минуя длинный ряд дверей с надписями «Кухня», «Фотолаборатория», «Техническая мастерская», «Архив», мы устремляемся по служебной лестнице наверх, и тут, осененная внезапной идеей, я хватаю Квазимодо за рукав.

Сделав ему знак, молча поворачиваю назад. Открываю дверь с надписью «Кухня», внутри — тьма-тьмущая. Но если коридоры снабжены приглушенной ночной подсветкой, то и здесь ей следует быть. Я нащупываю выключатель на стене, а чуть поодаль нахожу еще один зеленоватый фосфоресцирующий квадратик. Легкое нажатие пальцев, и помещение освещается неярким призрачным светом.

— Проголодалась, что ли? — ворчит Квазимодо.

Загадочно улыбаясь, я подхожу к грузовому лифту и останавливаюсь перед раздаточным пультом возле него. Вот она, сводная таблица, сплошь утыканная карточками, которые при необходимости можно заменять. Еду здесь раскладывают порциями и затем развозят по палатам, каждому больному свое. Любошу Хольдену, пациенту из 310-й палаты, предписана жидкая диета. Из карточек выясняется, что палаты рассчитаны на одного-двух человек, и Любош Хольден занимает одноместную. Но почему он обречен на жидкое питание, пока не ясно и вызывает некоторую тревогу.

Мы покидаем сверкающую чистотой и пропитанную съестными запахами кухню и по служебной лестнице взбираемся на третий этаж, но, прежде чем войти в нужное нам отделение, Квазимодо заглядывает в смотровое окошко, похожее на иллюминатор. Еле освещенный коридор со стенами цвета морской волны кажется безлюдным, ковровая дорожка того же оттенка, что и краска на стенах, идеально чистая, без единого пятнышка, но вся в бороздках от колесиков кресел-каталок.

Чтобы попасть в 310-ю палату, надо миновать расположенную посреди этажа процедурную, из-за неплотно прикрытых дверей которой доносятся обрывки разговора.

В следующую секунду в процедурной раздается резкий звонок и над ближайшей к нам дверью вспыхивает красная лампочка. Мы тотчас отступаем на лестницу.

Приближаются шаги, и грубый мужской голос недовольно ворчит:

— Опять ему неймется!

Я испытываю неудержимое желание хоть краешком глаза взглянуть на санитара, но Квазимодо не пускает меня. Он стискивает мое плечо, и я, чувствуя его недюжинную силу, не сопротивляюсь.

Санитар входит в палату, оставляя распахнутой дверь, и принимается орать на какого-то бедолагу, который отвечает слабым голосом. Раздается шум льющейся воды, брат милосердия ворчит и наконец, буркнув: «Все, на сегодня хватит!» — выкатывается из палаты, в сердцах хлопнув дверью. Возникает жуткое ощущение, будто находишься не в лечебном заведении, а в тюрьме. Конечно же, запертым здесь, в четырех стенах, некому пожаловаться на обращение, кроме как тем же стенам. Через окошко-иллюминатор я смотрю вслед удаляющемуся санитару, вижу его широкую спину, слышу шарканье ног, обутых в мягкие шлепанцы.

Квазимодо шепчет мне на ухо:

— Давай в палату и вызови санитара снова. А я тем временем загляну в процедурную.

— Спятил?!

— Делай, что говорят.

Приходится подчиниться. Прошмыгнув через коридор к дверям палаты, ныряю внутрь. Синяя лампочка над койкой отбрасывает неширокий круг тусклого света, позволяя разглядеть лежащего в постели тщедушного старичка. Глаза его устремлены прямо на меня. Руки распростерты поверх одеяла, яркая капля крови с тыльной стороны кисти указывает место, куда сердобольный санитар только что вкатил укол; ватный тампон, которым следовало бы зажать ранку, валяется на полу под койкой.

Прижав палец к губам, я шепчу, что бояться нечего, но старичок явно не из пугливых. Растянув в улыбке беззубый рот, он спрашивает тоненьким голоском:

— Это ведь ты, Патти?

— Нет, к сожалению, — отвечаю я, не погрешив против истины.

— Нет так нет, — ничуть не огорчается старичок. — Больно уж ты на нее смахиваешь. Ну ладно, спать пора.

— Может, на сон грядущий вызовете еще разок санитара?

— С удовольствием! Видишь ли, днем дежурят такие симпатичные молодые сестрички, просто смотреть приятно, а у ночных санитаров только одно на уме: как бы самим поскорее на боковую. Злющие точно псы цепные. Ну иногда и вызовешь лишний раз — пусть позлятся, — лукаво подмигивает мне старичок.

В некоторой растерянности я прячусь за дверью. Какая тут, к чёрту, клиника для душевнобольных! Мой собеседник рассуждает вполне здраво и ведет себя как совершенно нормальный человек.

А старичок решает подтвердить мое первое впечатление. Нажав кнопку вызова, он заговорщицки улыбается мне:

— Держу пари, ты его стукнешь!

— Попытаюсь, — киваю я.

— А потом отберешь ключи от шкафа с наркотиками. Верно?

Я делаю ему знак помолчать. В наши расчеты вкрадывается ошибка: санитару лень идти на вызов, из динамика на стене раздается его раздраженный рык:

— Какого черта трезвонишь?

— Напичкали всякой дрянью, — тоненьким голоском пищит мой старичок, — того и гляди вывернет наизнанку.

«Где вы видели таких толковых психов!» — мысленно восхищаюсь я, не в силах сдержать улыбку.

Чуть погодя санитар врывается в палату:

— Сам заткнешься, старый кретин, или помочь…