Читаем Золотая тетрадь полностью

Повисает неловкая пауза: Элла по своему малодушию упускает шанс сказать Джулии, что та нехорошо себя повела, когда она от нее уехала; шанс «откровенно все проговорить». И в этом неловком молчании витает мысль, естественно вытекающая из фразы «это само по себе странно, не так ли?» — может ли такое быть, что мужчины считали их лесбиянками?

Элла и раньше рассматривала такую возможность, ее эта мысль забавляла. Но она думает: «Нет. Если бы мужчины считали нас лесбиянками, это бы их привлекало, они бы буквально роились вокруг нас. Все мужчины, которых я знала, говорили о лесбиянках с каким-то смаком — или откровенным, или подсознательным. Это один из аспектов их немыслимого тщеславия: каждому из них нравится видеть в себе спасителя этих заблудших женских душ».

Элла вслушивается в горечь звучащих в ее мозгу слов, и это ее потрясает. Дома она пытается проанализировать истоки той горечи, которая ее переполняет. Она чувствует, что буквально отравлена ею.

Элла думает, что не случилось ничего такого, чего бы не происходило с ней раньше, всю жизнь. Женатые мужчины, оставшись временно без своих жен, пытаются завести с ней роман — и так далее и тому подобное; десять лет назад она бы не придала этому никакого значения, не стала бы об этом рассуждать. Она воспринимала все это в качестве одного из рисков и одной из возможностей, связанных со статусом «свободной женщины». Но десять лет назад, поняла Элла, она испытывала нечто, в чем в то время не отдавала себе отчета. Она испытывала чувство удовлетворения, победы над женами; потому что она, Элла, та самая свободная женщина, возбуждала мужчин сильнее, чем их скучные усталые супруги. Оглядываясь назад и признавая за собой чувства такого рода, она стыдится самой себя.

Элла также думает, что она теперь общается с Джулией словно исполненная горечи старая дева. Мужчины как враги. Они. Она решает, что не станет больше откровенничать с Джулией, или, по крайней мере, изгонит из своих речей нотки сухой горечи.

Вскоре случается следующий эпизод. Редактор одного из отделов пишет в соавторстве с Эллой серию статей, где даются советы о том, как справляться с проблемами эмоционального порядка — проблемами, о которых чаще всего идет речь в приходящих в редакцию письмах. Несколько вечеров они с Эллой вместе допоздна сидят на работе. Статей должно быть шесть, и у каждой — два заголовка. Один — официальный, а другой — шутливый, в рабочем порядке используемый Эллой и ее коллегой. Например, «Бывает ли так, что вам надоедает собственный дом?» у Эллы с Джеком превращается в «Помогите! Слетаю с катушек». Или: «Муж, пренебрегающий семейной жизнью» превращается в «Мой муж спит со всеми подряд». И так далее. И Элла, и Джек много смеются, когда они работают вместе, забавляются чрезмерной простотой тона этих статей, однако пишут они их очень старательно, прилагая немало усилий. Они оба понимают, что шутить их заставляют та боль и та разочарованность, которыми пропитаны страницы писем, мощным потоком льющихся в редакцию, а также их неверие в то, что статьи смогут хоть как-то облегчить эти страдания.

В последний вечер их совместной работы Джек подвозит Эллу домой. Он женат, у него трое детей, ему около тридцати. Элле он очень нравится. Она предлагает ему немного выпить, он к ней поднимается. Элла знает, что скоро подойдет момент, когда он ей предложит заняться с ним любовью. Она думает: «Но он меня не привлекает физически. Но может, он и мог бы мне понравиться, если бы только мне удалось сбросить с себя тень Пола. Откуда же мне знать, что он мне не понравится физически, когда я окажусь с ним в постели? В конце концов, мне и Пол понравился не сразу». Эта последняя мысль ее удивляет. Она сидит, слушает, как молодой человек что-то рассказывает, развлекает ее, и она думает: «Пол любил повторять, как бы в шутку, но на деле серьезно, что я не сразу в него влюбилась. А теперь я и сама так говорю. Но я не считаю, что это и вправду так. Возможно, я так говорю только потому, что он так говорил… однако немудрено, что я не могу возбудить в себе никакого интереса к какому-нибудь мужчине, ведь я же все время думаю про Пола».

Элла отправляется с Джеком в постель. Она классифицирует его так: «знающий свое дело любовник: это мужчина не чувственный, научился заниматься любовью по книге, которая, возможно, называлась „Как удовлетворить жену“». Он находит удовольствие в том, что ему удалось заполучить женщину в постель, а не в самом сексе.

Они оба веселы и жизнерадостны, дружелюбны, они и в постели поддерживают ту атмосферу дружелюбного сотрудничества, которая сложилась за время их совместной работы. При этом Элла все время подавляет в себе желание расплакаться. Ей знакомы эти внезапные приступы депрессии, и она борется с ними следующим образом: это вовсе никакая не депрессия; это чувство вины, но не моей вины; это чувство вины из прошлого, оно связано с двойной моралью, которую я отказываюсь признавать.

Джек, провозгласив, что он должен срочно вернуться домой, начинает говорить о своей жене.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза