Золотая удавка

– Вам, Серафима Оскаровна, радоваться нужно. Выходит, Инна – законная дочь вашего мужа.

– Но у нас с Артуром семь лет не было детей, – тяжело вздохнула Нерадько.

– Значит, произошло чудо!

– Но я все эти годы была уверена, что Инна – дочь Валентина, – снова заплакала женщина, но на этот раз тихо, без рыданий. – Что же мне теперь делать? – спросила она.

– Жить, – ответила Вера и спросила: – Разве вам здесь плохо?

– Неплохо, просто…

Нерадько утерла слезы и неожиданно улыбнулась:

– А Инна никогда не верила, что Валя – ее отец.

– Почему? – вырвалось у Веры.

– Наверное, сердцем чуяла. Она у меня такая чувствительная и ранимая.

С этого дня жизнь в доме Бельтюковых вошла в более или менее привычную колею.

Позднее Мирослава узнала, что все состояние миллиардера перешло к единственному оставшемуся у него наследнику – двоюродному брату Филиппу Яковлевичу Бельтюкову.

Тот поступил весьма справедливо и мудро – управлять бизнесом он оставил Василия Артамонова.

Вся обслуга осталась на своих местах. У садовника и водителя появились жены. При этом обеим парам была выделена значительная сумма на обзаведение хозяйством.

Чуть позже выяснилось, что Вера – беременна. Филипп Яковлевич настолько обрадовался этому известию, точно на свет должен был появиться его собственный внук. Василию и Вере он заявил, что будет крестным отцом ребенку и отказа не примет ни в коем случае.

Те отказываться и не помышляли.

У Инны после всего произошедшего случился нервный срыв. И участие в ее судьбе принял Наполеонов. Оказывается, у следователя имелся знакомый директор неврологической частной клиники, который был обязан Шуре не только раскрытием громкого преступления, в котором он был замешан помимо своей воли, но и спасением своего честного имени. Доктор с удовольствием принял Инну и заверил следователя, что поставит девушку на ноги.

Филипп Яковлевич был готов оплатить курс лечения, но доктор категорически отказался от денег.

Наполеонов несколько раз ездил навещать Инну в клинике и остался доволен наметившимся улучшением.

Девушка искренне радовалась приездам следователя, и они долго гуляли в зимнем саду.

Однажды она тронула его за рукав и сказала радостно:

– Смотрите, Александр Романович. – Инна указала перчаткой на дерево.

Наполеонов повернул голову в указанном направлении и увидел на рябине стайку снегирей. Они сидели на ветках и тихо переругивались между собой.

– Птицы выясняют отношения, – рассмеялась Инна.

– А что они, не люди, что ли, – улыбнулся Наполеонов.

Он так рад был смеху девушки, что забыл и о снегирях, и обо всех поджидающих его по возвращении новых делах.

Самым важным в эти минуты для него было то, что девушка наконец-то оттаяла и снова научилась смеяться.

Так что жизнь складывалась совсем неплохо.

Бельтюков, в свою очередь, пообещал Нерадько продолжать поддерживать их семью, как это делал его брат.

Владимир Константинович Драпецкий напросился в гости к Мирославе.

Окрыленный лестными отзывами о ней Шумской, он краснел от удовольствия и преисполнялся отеческой гордости, точно Мирослава Волгина была ему не просто знакомой, а родной дочерью.

На улице было холодно, мела метель.

– Как рано нынче пришла зима, – вздохнул Драпецкий, прихлебывая душистый чай с лесными травами из большой серебристо-розовой чашки.

– Может, еще все растает, – сказала Мирослава.

Владимир Константинович покачал головой:

– Поверьте стариковским костям, не растает.

– Тоже мне, старик, – усмехнулась Мирослава и спросила: – Как бизнес?

– Нормально, но не бизнес, а дело.

– Ах да, извините, я забыла.

С недавних пор Драпецкий величал себя не иначе как предпринимателем. Чуждое слово «бизнесмен» он изгнал из своего лексикона и запретил называть себя так всем родным и знакомым.

– Я теперь и отдыхать решил на родине.

– Хорошее решение, у нас много интересных мест.

– На Камчатку хочу съездить. Не хотите со мной?

Мирослава улыбнулась и покачала головой.

Драпецкий тяжело вздохнул:

– Многие мои дружки смылись. – Владимир Константинович покачал головой и принялся перечислять: – Лева Садиков уехал в Израиль, Семен Костюшков – в США, Геннадий Штубель – в Германию, Тимоша Лапшин – в Лондон, – усмехнулся Владимир, – как недавно в какой-то передаче по ТВ сказали – в резервацию российских миллионеров.

– А вы?

– А я и вы, Мирославочка, в России.

Она кивнула.

– Хотя стоит только вам захотеть, и сильно запавший на вас парень, – он сделал многозначительный кивок, – умчит вас отсюда прочь.

– В Литву? – улыбнулась она.

– Необязательно, насколько мне известно, у вашего мальчика есть и другие возможности.

– Есть, – согласилась она.

– Здесь его держит, предполагаю, только привязанность к вам.

– Не знаю, – честно призналась она.

Они помолчали.

– Но я никуда не уеду ни за какие коврижки! – констатировал Драпецкий. – Кто только придумал, что рыба ищет где глубже, а человек – где лучше?!

– Не знаю. Моя бабушка говорила – хорошо там, где нас нет.

– Вот, вот, мудрая у вас была бабушка.

– А еще мне кажется, – сказала Мирослава, – что цивилизацию спасают не те, кто бежит из страны, а те, кто делает жизнь лучше там, где живет он сам.