Золотая жаба Меровингов (СИ)

Хонанук и Нимкаги – молодая парочка (условно) тролль и троллийка — кажется, были хорошо знакомы с Лоис Грюн, а с Зузу Ансеттти уже успели подружиться. Все четверо названных персон расселись за грубо сколоченным столом прямо под кровлей-куполом башни, где верхняя площадка образовывала нечто вроде балкона с видом на Страсбург (лежащий примерно в 30 километрах к востоку). Сейчас, после захода солнца, столица Евросоюза отсюда выглядела россыпью огоньков, вроде небрежно брошенной елочной гирлянды, и на ней особенно выделялся сиянием огромный комплекс Европарламента, совета Европы, Евро-суда, и комплекс 5-звездочных отелей для литерного персонала. Остальная часть города, как заметил Турофф, была освещена только уличными фонарями – почти все дома стояли темными. Население эвакуировано. На дальнем плане мерцало зарево оранжевых языков — горели терминалы Альберт-Бассейн, и пламя растекалось на север, вниз по Рейну. «Картинка в жанре апокалипсиса, — подумал майор, — или же в духе сочинений Жан-Жака Ансетти про бога Ассаргадона».

Хонанук и Нимкаги громко и грубо порадовались расширению компании.

— О! Коллектив сбалансировался!..

— …Что, если после фейерверка устроить группенсекс три на три?

— Ну, ни фига себе… — задумчиво произнесла Лоис Грюн.

— Да уж, — так же задумчиво отозвалась Зузу Ансетти, — без травки я на это не готова.

— Травка не вопрос, — проинформировала троллийка.

— Эй, тролли, — окликнул Унгабул, — а что это у вас деньги валяются на столе?

— Это, — сообщил Хонанук, — пари про то, как проголосует Европарламент по заявлению кардинала Бриссерана относительно высшей духовной власти церкви в Евросоюзе.

— Хо-хо! – Унгабул качнул головой, — И кто на что ставит?

— Я, — сказала Зузу, — поставила десятку, что эти бараны согласятся, и пока я одиночка. Выражаясь в духе ипподрома, ставки три к одному. Кто меня поддержит?

Унгабул молча бросил еще одну десятку рядом с одинокой десяткой девушки-пилота. Турофф на миг задумался, прилично ли участвовать в таком пари, и не нашел причин отказываться. Но, свою десятку майор присоединил к трем, поставленным на то, что Европарламент не признает, что церковь, с момента принятия закона Ван дер Бима, в действительности определяла политическую стратегию. Лоис Грюн глянула на экран ноутбука, стоящего посреди стола, и заметила:

— Полчаса до итогов голосования. Скоро мы узнаем, кто лучше рубит в психологии.

— Хо-хо, — сказала Нимкаги, — по жизни, Унгабул должен рубить лучше всех, он у нас величайший метатель виртуального дерьма на вентиляторы сетевых конференций. Но странно. По здравому смыслу парламентариям надо голосовать против того заявления кардинала. Ведь если они распишутся, что шли на поводу у церкви, то станут для дока Гюискара не просто уродами, а личными врагами, и тогда у них ноль шансов выжить.

— Я думаю, — отозвался Турофф, — что у них заведомо ноль шансов. Но, Лоис права, что надежда может быть, только если они проголосуют за «нет».

— Они не могут проголосовать за «нет», — уверенно ответила Зузу.

— Это почему? – спросил Хонанук.

— Про это у Киплинга, — сказала она, — в балладе про раба, который стал царем.

«Because he served a master

Before his Kingship came,

And hid in all disaster

Behind his master's name».

Она продекламировала и пояснила:

— Тут все четко. Раб остается рабом. Он привык прислуживать хозяину, и даже если по прихоти Фортуны раб стал царем, то он все равно, чуть что, попытается спрятаться за именем хозяина. Любого хозяина, даже явно фальшивого, как бог поповской лавочки.

— Странно, — буркнула Нимкаги, — пытаться свалить вину на фальш-бога, это вроде как пытаться убрать реальное говно нарисованным бульдозером.

— Ты ищешь здравый смысл, — ответил Унгабул, — а у раба в таких катастрофах мозги не работают. Его поведением рулят рабские инстинкты, вбитые в позвоночник.

- Насчет инстинктов ты погорячился, — возразил майор Турофф, — чтобы иметь особые рабские инстинкты, по науке — врожденные рефлексы, рабы должны стать отдельным биологическим видом. Эх, что-то меня потянуло на армейскую пунктуальность.

— Пунктуальность!.. – тут Унгабул щелкнул пальцами над головой, — …Как раз в тему! Потому что рабы тут отдельный вид: евро-скот. Homo Euro-pecus, если по-латыни. На просторах Евросоюза, в популяции рода Homo, названный вид Homo Euro-pecus из-за политэкономической селекции стал численно преобладать над видом Homo Sapiens.

— Где ты такого пафоса нахватался? – съехидничала Лоис Грюн.

— Это, — ответил он, — не пафос, а красивая риторика дока Гюискара. И, что главное, эта риторика согласуется с экспериментом.

— С каким еще экспериментом? – удивилась девушка-фурри.