Золотарь

«А чего это я стала в дверях? Доча сейчас придет, удивится, с каких это пор я встречаю ее прямо на пороге. Ведь еще даже толком не стемнело. Эх-эх-эх… Своих-то детишек у нее нет, куда ей понять!… Ладно, пойду лягу, притворюсь, будто бы сплю. Клара придет, зажжет свечу, а я буду лежать тихо-тихо, зажмурясь, и тихонько подсматривать, как Клара вяжет. Как хорошо, когда все тихо и спокойно. Да, пойду, пожалуй, прилягу. Да и доча уже близко… Ну вот, и нечего было волноваться.

Но это не Клара!

Клара не может так ходить, не может так тяжело, натужно дышать, я никогда не слышала, чтобы она так хрипела. А что это волочится за нею по полу? о Боже! Доченька! Она упала, она вывихнула ногу, она в крови!»

Неожиданно мать ощутила, как к запаху подвальной пыльной сырости, к которому она уже привыкла, так как повсюду в замке так пахло, к этому стылому чахоточному запаху примешалась теплая волна сладковатого зловония. Можно было даже увидеть, как парообразные смрадные клубы липким туманом расползаются по коридору и как мгновение спустя в них, в этих клубах, очерчиваются и вновь расплываются очертания странного приволакивающего ногу существа.

О Боже, это действительно не Клара! Ей показалось, что она слишком громко хлопнула дверью. Сердце колотилось так сильно, что создавалось впечатление, что оно вот-вот проломит хрупкие ребра и выскочит наружу, прокатится по сырому полу багровым трепещущим комком. «Господи! Господи! Господи! Что это? Что это за чудовище, до пят заросшее волосами, роговиной перекрученных ногтей скребущее пол, почему оно волочит ногу? О Боже святый, спаси и помилуй нас! Нет, никогда еще я не видела такого ужаса! Завтра же, завтра же уезжаем! Ах, я же совсем забыла запереться на задвижку!…»

Едва лишь маленькая, немногим толще булавки, условная задвижка вошла в предназначенный для нее полукругло изогнутый кусок бронзы, едва лишь была создана хоть какая-то видимость преграды от дышащего липким холодным зловонием, волочащего ногу ужаса, как на дверь обрушился удар — сильный, грубый, неожиданный.

Мать вынуждена была закусить губу до крови, зажать рот обеими руками, лишь бы не закричать, лишь бы не выдать свое присутствие тому, кто за дверью.

— Нет! — шептала она. — Нет! Господи Боже, что же это?!

Дверь содрогнулась снова. По ее поверхности словно бы прошла волна, настолько силен был удар. Хрупкая задвижка шаталась, однако каким-то чудом все еще держалась.

— Кто там? — проговорила мать обрывающимся от страха голосом. — Что вам от меня нужно?

— Мама, открой, это я…

«Боже правый! Неужели все-таки Клара? И чего это я так боялась, спрашивается?»

А из-за двери все так же доносилось монотонное бормотание Клары. Она бубнила, именно бубнила, одни и те же слова:

— Мама, открой же! Здесь так холодно, сыро и страшно. Мама, открой, это я. Здесь так холодно, сыро и страшно. Мама, открой.

— Не-е-е-е-ет! — Баронесса почти что кричала. — Уходите! Зачем вы обманываете меня?

— Мама, открой! — настаивало за дверью оно. — Я принесла тебе хлеба…

Мать руками зажала себе рот. Какой хлеб? Что оно говорит?

— Мама, открой.

Этот голос — сущая адская мука. Однообразный, настойчивый, глухой, как у чревовещателя.

— Доча, но я же не просила хлеба…

— Мама! — Дверь содрогнулась. — Неужели ты не помнишь? Ты просила. Открой! Здесь так холодно, сыро и страшно.

И впервые сквозь этот голос пробился хищный, звериный рык.

— Уходите! Верните мне Клару! Где настоящая Клара?

— Да ты совсем рехнулась, старая дура! — Голос того, кто за дверью, стал грубым, издевательским. — Уже не признаешь родную дочь! Открывай немедленно, старая сволочь! Я принесла тебе хлебца!

Мать стала кричать в надежде, что хоть кто-нибудь ее услышит, избавит ее от этого ломающего двери ужаса.

— Убирайтесь немедленно! Где Клара? Где она? Что вы с ней сделали?

Но из-за двери теперь слышался лишь визгливый хохот.

После нового удара задвижка отлетела.

Медленно, скрипя, дверь открывалась.

Сначала в комнату проникло густое облако зловония, невыносимого, рвотного, трупного, и лишь затем вошло, волоча ногу, оно. Баронесса не могла уже даже кричать. Она лишь чувствовала, как холодеют ноги, как становятся они тяжелы и неподвижны.