Золото гетмана

Полуботка словно ударили по лбу колотушкой, которой глушат быков на бойне, перед тем как зарезать. Полковник откинулся назад и во все глаза уставился на судью. Он хоть понимает, что теперь и остаткам казацких вольностей пришел конец?!

Но Чарныша занимало другое. Он продолжал:

– А еще скажу тебе, что гетман сильно захворал и его медленной скоростью везут домой. Боюсь, что он недолго заживется на этом свете…

Черниговский полковник молчал. Он уже понял, куда клонит Чарныш. Но Полуботок думал о другом. Он хорошо знал бригадира Вельяминова. Это был малообразованный, грубый и высокомерный человек. Однако как ищейка государя российского он был вне конкуренции. Вельяминова можно было спокойно посылать в тридевятое царство за Кощеевой смертью в полной уверенности, что он найдет и остров, и дерево, и сундук, который на том дереве висит.

– Так я думаю, Павло, быть тебе гетманом! – закончил свою речь Чарныш и впился взглядом в лицо Полуботка.

– Все в руках Господа, – ответил полковник. – И нашего государя Петра Алексеевича.

– Так-то оно так, да вот с хаты как… – Чарныш досадливо поморщился: неужели Полуботок не понял его намека?

«Да понял я, понял, о чем ты мыслишь», – невесело подумал черниговский полковник. Теперь ясно, почему Чарныш примчался в Чернигов, опередив всех гонцов. Хочет остаться в своей должности. А то и получить полковничий уряд. Эти назначения, конечно, в ведении царя, но от гетмана тоже многое зависит.

– Ты, Иван, не переживай, – сказал Полуботок. – Если это дело свершится, то лучшего помощника, чем твоя милость, мне и желать не нужно. Но я почему-то думаю, что гетманскую булаву отдадут Даниле Апостолу. Он ближе к государю.

– Совсем близко… – Чарныш саркастически ухмыльнулся. – Ты как раз уехал в Чернигов, когда пришел наказ государя. Петр Алексеевич изволили персов воевать. Что касается Апостола, то он вместе с полковниками прилуцким Игнатом Галаганом и киевским Антоном Танским повел в Персию десять тысяч казаков. Царь все его испытывает, держит поблизости. Не верит ему Петр Алексеевич после той истории с Мазепой. Не верит! А значит, ставить будет на тебя. Больше не на кого.

– Что ж, поживем – увидим. Но слово мое твердо. Ежели все случится, как ты говоришь, то твоя должность останется при тебе. А дальше подумаем. В обиде не будешь.

Чарныш, который в этот момент был напряжен, как струна кобзы, расслабился, а в его глазах появилась собачья преданность.

– Не сумлевайся, Павло, я буду с тобой до конца, – сказал он проникновенно. – Сам понимаешь, если уйдет Скоропадский, надеяться мне больше не на кого.

– Понимаю. Можешь на меня рассчитывать. Давай выпьем… за все хорошее…

Ближе к вечеру Чарныша, который уже не держался на ногах, отвели в предназначенную для него комнату – почивать. Полуботок остался за изрядно порушенным столом наедине со своими мятущимися мыслями. Он даже прогнал прочь слуг, которые намеревались собрать объедки и грязные миски.

Полуботок никак не мог понять, почему после слов Чарныша, что вскоре желанная гетманская булава очутится в руках черниговского полковника, у него на душе поселилась тревога. Казалось бы, радоваться нужно. Он никого не подсиживал, Скоропадский сам уйдет на тот свет (не сейчас, так позже; гетман и впрямь очень слаб и часто хворает), значит, на то будет воля Божья, если он получит вожделенную булаву и, самое главное, – большую власть.

И все равно, что-то шпыняло под сердце, и воображаемая боль отдавала даже в голову.

Черниговский полковник понял, откуда происходит тревожное чувство, лишь когда вспомнил о бочонках с золотыми, которые он спрятал в надежном тайнике. Годы его тоже немалые, а быть гетманом – это все равно, что ходить по лезвию сабли. Споткнуться и порезаться можно в любой момент. И что тогда?

А тогда приедут комиссары царя, опять все опишут, как при Мазепе, и нажитое, в том числе и золото (если, конечно, найдут), отпишут в казну. И пойдут его дети по миру голыми и босыми. Ему-то что, осталось всего ничего. Большой кусок жизни позади. Да и дочери хорошо пристроены, их, скорее всего, не тронут. Но вот сыновья…

«Да, все верно! Только так! Нужно на всякий случай обезопасить сыновей, дав им возможность в случае моей опалы жить безбедно».

Напряжение, не оставлявшее полковника битый час, мгновенно спало. Он налил себе двойной водки – прямо в кубок, выпил до дна одним махом и принялся медленно жевать моченое яблоко. На душе у него воцарились неземное спокойствие и благодать. Решение было принято, и дело оставалось за малым – привести его в исполнение.

Глава 3

Таинственный старик

Глеб Тихомиров любил «блошиный» рынок. Он существовал с царских времен, как это ни удивительно. Особенно бурная жизнь на Пряжке (так именовался этот дикий рынок) происходила в годы НЭПа, сразу после Отечественной войны и в лихие девяностые прошлого – двадцатого – столетия. Чтобы элементарно выжить, люди несли на Пряжку все более-менее ценные домашние вещи, среди которых нередко попадались настоящие сокровища. Естественно, для людей, знающих толк в старинных раритетах.