Золото гетмана

Эта мелкая ложь практически была правдой. Оберег с трехликим божеством фактически был ничейным. Бандарлог тоже не мог назвать оберег своим – хотя бы потому, что поначалу его нашел Глеб. Кроме того, амулет принадлежал кому-то в прошлом, и от ауры прежнего владельца его вряд ли освободили даже столетия.

Глеб (как и Николай Данилович) был уверен, что вещи имеют свою память и что она может дурно влиять на тех, к кому они переходят по наследству. Поэтому от артефактов с темным, а то и кровавым прошлым Тихомировы старались избавляться, а если и оставляли самые ценные экземпляры, то держали их в сейфе, который находился в специальном подземном хранилище под домом. И лишь «светлые» раритеты они выставляли в комнатах своего особняка на всеобщее обозрение.

Впрочем, в гости к ним ходили только друзья и собратья по ремеслу, спецы высокого класса. Притом неоднократно проверенные, которым можно было доверять.

– Ты кривишь душой. Я это вижу. Прошу тебя, продай, – умолял старик.

– Зачем он вам?

– Нужен. Очень нужен. Это долго объяснять… да и вряд ли стоит. А вот ты напрасно его носишь. В нем много доброй, но еще больше – злой силы, которая не доведет тебя до добра. Продай и спасешься.

– Не могу и не хочу! Все, разговор закончен. Всех вам благ.

– Постой, не уходи! Давай еще поговорим. Мы придем к согласию, я в этом уверен.

– Нет, черт побери! – неожиданно разъярился Глеб. – Я же сказал – не продается!

Резким рывком освободив свой рукав, в который старик вцепился снова, он быстро пошагал к выходу с рынка. Настроение было испорчено вконец. Глеба уже не радовал ни теплый солнечный день, ни атмосфера «блошиного» рынка с ее аурой таинственности и непредсказуемости.

Старик глядел ему вслед с каким-то странным и немного диковатым выражением на темном, изборожденном морщинами лице, представляющим собой смесь глубокого разочарования, коварства и злобы. В его облике было что-то дьявольское, и какая-то молодуха, проходившая мимо, невольно шарахнулась в сторону, взглянув на физиономию «запорожца».

Глава 4

Гетман Скоропадский

Гетман Иван Скоропадский лежал на пуховых подушках с лицом неподвижным и бледным, словно у покойника. Только капельки пота, выступающие на челе, подсказывали стороннему человеку, что он еще жив и борется с болезнью. Гетман дышал неровно, прерывисто, а в груди раздавались хрипы. Его исхудавшие руки, прежде крепкие и проворные, стали похожи на птичьи лапки; они судорожно вцепились в край барсучьего одеяла, которым знахарь укрыл Скоропадского, – гетмана все время знобило.

Знахарь Анатий Воропай был опытным врачевателем; в свое время он пользовал запорожскую старшину, поэтому хорошо знал свойства барсучьих шкур. Они могли излечить от многих хворей, в особенности от простуды, но только не от той болезни, которая одолевала гетмана. Она была известна Воропаю, да вот беда – излечиться от нее человек мог только сам, лишь с малой помощью знахаря. Был бы организм здоровый. Увы, этим-то гетман как раз и не мог похвастать.

Болезнь свалила Скоропадского еще в Петербурге, когда он понял, что умыслил царь Петр – дать полный окорот малороссийским старшинам, поставив над ними русских воевод, а фигуру гетмана низвести до уровня потешного князя-папы Бутурлина. Уж как довезли его до Глухова, только Бог знает. Печаль и полное бессилие сразили гетмана как острая сабля. Не будь с ним Насти, любимой жены, которая всю дорогу почти не смыкала очей, воркуя над ним, как горлинка, не видать бы ему родной стороны…

Болезнь опустошила душу гетмана, иссушила тело, выпив почти все его жизненные соки, но не смогла вымести из головы мрачные мысли и воспоминания. Там крутили нескончаемую карусель статьи, поданные им 17 июля 1708 года на подпись царю Петру Алексеевичу:

«По превеликой милости своей, ваше царское величество обещали утвердить и сберечь все наши права, вольности[30] и порядки войсковые; теперь просим о милостивом пожаловании тех статей…»

Резолюция: «Права, вольности и порядки прежние, а особливо те, на которых приступил Богдан Хмельницкий с народом под высокодержавную руку царя Алексия Михайловича. Государь в грамоте, им подписанной, подтвердил уже генерально, и ныне ненарушимо содержать их по милости своей обещает. А статьи обстоятельные дадутся гетману после; ныне же это невозможно по неимению времени и по случаю похода государева в Польшу…»

Где эти права и вольности?! Да и как они могут быть, если статьи и резолюции к ним подписал не сам государь, а канцлер граф Головкин. Обвели новоиспеченного гетмана вокруг пальца, как сельского дурачка…

«Воеводам будет дано повеление, – отписался Головкин, – чтоб они без указу до малороссиян притязаний не имели, вольностей их не нарушали, в суды и расправы не вмешивались. А если будет какое важное дело к малороссиянину, то розыск и справедливость чинили б с согласия полковников и старшин…»