Золото под ногами

Мексиканец тоскливо посмотрел в сторону загона, где скрылся его приспешник.

– Не надейся, – сказал Крамер, проследивший за его взглядом. – Пристрелю, шагу сделать не успеешь.

– Твой выстрел уже прозвучал, законник! – насмешливо сказал мексиканец и медленно обернулся.

– У меня их еще пять, – недобро улыбнулся Крамер и показал мексиканцу кольт.

– Отличная вещица, мистер!

– Рад, что тебе понравилась, – произнес Крамер и положил ладонь на курок. – Брось нож, руки за голову и стань на колени! Живо!

– Нет, Фил, не стреляй! – громко сказал Хопкинс. – Оставь его мне.

В это время Саттер, Керук и Барнетт подошли к месту сражения и направили стволы на мексиканца. Разглядев участников засады, грабитель деланно развеселился:

– Ваше Императорское величество, мое почтение! – глумливо выпалил он. – Мы тут немного пошалили с вашей собственностью! Аха-ха!

– Мерзавец! – воскликнул владелец «собственности», лицо его перекосило гневом. – Тебе дорого станут эти десять быков! Ты отправишься на виселицу, не будь я Джон Саттер!

В это время Джеймс Хопкинс снял жилет, скинул на траву широкополую шляпу, стянул через голову рубашку, аккуратно сложил ее поверх шляпы и увенчал стопку одежды своим неразряженным пистолетом. В его руках остался только индейский томагавк.

Шериф отошел на десять шагов и обратился к мексиканцу:

– Иди сюда, жирный боров. Посмотрим, что осталось от твоей удали.

– Ты даешь мне шанс, крысеныш? – ухмыльнулся Эмиль Умберто.

– Да. Продлишь свою жизнь на время схватки. К тому же, если победишь, проживешь еще несколько часов, пока тебя дотащат до виселицы.

– Хорошее предложение! – ощерился мексиканец.

Крамер оценивающе поглядел на противников.

Эмиль Умберто на две головы выше и в два раза тяжелее шерифа, но и Хопкинс производит сильное впечатление. Его тело словно сплетено из сучьев и веток, а вокруг туловища деревянные мышцы образуют сплошной непробиваемый каркас. Поигрывает шериф топором, разминает кисти, а под кожей на руках перекатываются гибкие ивовые прутья. Кажется, выстрели в него – и пуля не пробьет, застрянет. Нелегко дались Джеймсу Хопкинсу двадцать лет работы в лесу.

Мексиканец тщательно вытер руки от крови, зачерпнул горсть пыли и растер ее в ладонях. Рукоять ножа вытер о рубашку убитого сообщника, взвесил клинок в руке, по-бычьи пригнул голову и враскачку двинулся к противнику.

Оба понимают свои преимущества и слабые места. Эмиль Умберто знает, что с ножом против топора не сдюжить, но на его стороне рост, вес и длинные руки.

Топор с рукоятью в пятнадцать дюймов дает Хопкинсу серьезные преимущества, но если тяжелый мексиканец собьет его с ног и навалится – считай, крышка. Единственная ошибка будет стоить жизни.

Сверкает на солнце отточенный край широкого лезвия, матово отсвечивает тупой набалдашник со стороны обуха. Боится мексиканец набалдашника: один удар по руке – и ты безоружен. Страшен топор в ближнем бою, не случайно из обширного арсенала холодного оружия белых людей индейцы полюбили именно короткий абордажный топор испанских пиратов и дали ему свое грозное имя – томагавк.

Бой ножа против топора скоротечен, длится до первой осечки. Руки-ноги береги! Промахнешься – и жить тебе останется меньше секунды.

Противники сблизились, между ними не более пяти ярдов. Пригнувшись, напряженно пританцовывают по кругу, примеряясь к первому выпаду – битва нервов и хладнокровия.

Хопкинс держит топор за рукоять в пяти дюймах от лезвия. Такая хватка оставляет рычаг для атаки и позволяет отбивать выпады противника. Вопреки ожиданиям мексиканца шериф топором не размахивает, его движения экономны и точны. Он явно не торопится нападать, но ждет атаки Эмиля Умберто.

Сейчас дождешься, крысеныш!

«Хэк!» – выпускает воздух мексиканец и делает первый выпад. Велика дистанция, не достанет. Снова топтание по кругу. Четыре руки описывают в воздухе кривые восьмерки; движения нервны, прерывисты; отвлечь противника, обмануть ложным шагом, заставить ошибиться.

Зрители молча смотрят с четырех сторон.

«Хы-а!» – снова выпад. «Клак!» – отбивает топор лезвие ножа, и, словно гадюка из виноградной лозы, шериф стремительно бросает свое тело вперед и чуть левее. Летит по дуге деревянный кулак на гибких сучьях, врезается справа в пышную физиономию Эмиля Умберто. Хрустит скуловая кость, на мгновение гаснет свет в глазах у мексиканца, но усмехается жирный боров: тебе, крысеныш, меня не свалить. Правда, правая сторона лица налилась свинцом и пульсирует. И с глазом что-то приключилось. Мутно все в глазу, вроде видит, а вроде и нет. Это чепуха, главное, руку под удар не подставить, не дать себя обезоружить.

Боится мексиканец, не сближается, но знает, что рано или поздно придется ему преодолеть те несколько дюймов, что дают фору топору противника.

Не торопится Хопкинс, время работает на жилистого легкого шерифа. Тяжел мексиканец, все-то две минуты траву на лугу вытаптывает, а уже пыхтит, хватает ртом воздух, как лосось на берегу, ноги переставляет медленно. А может быть, притворяется, бдительность усыпляет?