Золото Удерея

Земля слухами полнится. Еще никто, кроме охотников, промышлявших пушного зверя, не ходил в этих местах с иными помыслами, а слух о том, что золотом богаты эти края, пополз по деревням и селам. Из уст в уста передавались легенды об охотнике, нашедшем в зобу глухаря самородок. Про золотой песок в реках, про таинственных китайцев, таежными, потаенными тропами приходивших ранней весной и также тайно осенью уходивших из тайги. Что заставляло их покидать свою Поднебесную, преодолевая тысячи верст, тайно, с риском для жизни пробираться сюда и исчезать в тайге? Летом охоты нет. Летом комар да мошка свирепствуют в долинах таежных ручьев. Непролазные болота и крутые скалистые сопки, дикие звериные места, ручьи и речки с ледяной водой — ничто не останавливало их. Ничто не было препятствием на пути. Самым страшным для них были люди. Люди, выслеживавшие их на пути, охотившиеся на них, хитрые и беспощадные. Для многих дорога домой была последней дорогой в их жизни, но они шли и шли, передавая из поколения в поколение, неведомо как, знания о пути и местах золотоносных. Старики учили молодых: одной тропой два раза не ходи. Глаза и уши, выносливость и молчание — главное оружие китайца. Умение не оставлять следа, проникая в глубину чужой, враждебной, но сказочно богатой страны. Так же тихо и незаметно уйти, обойдя западни, вынести на груди и отдать семье горсть золотого песка. Это стоило жизни, это стоило тяжелого и опасного пути и не менее тяжелого труда. Золото — древний и могущественный металл — манило людей…

Грустно было на душе. Не радовало Федора даже солнечное утро и веселый лай Разбоя, чувствовавшего близкое село. Ноги просто привычно несли его по знакомой дорожке, а радости возвращения домой не было. Он знал, придет вечер, а не ждет его на берегу у камня Анюта. Нет ее в селе. Уехала не простившись, как будто сбежала. Да еще с приезжим приказчиком. Видел как-то его Федор — плотный мужик, справный. Девки на селе о нем болтали, мол, в самих столицах жил, грамоте обучен и отец его богатей из Енисейска. Завидный жених, однако на сельские вечеринки не ходил, книги читал вечерами. На девичьи взгляды внимания не обращал, словно не из того теста леплен. Не знали девки, как к нему подступиться. Оттого злились и кличку ему дали — Павлин. Хотя никто такой птицы в глаза не видел, только на картинке да по рассказам одного пришлого дядьки, что в далеких индиях побывал. У самого села Федор догнал подводу с сеном. Степки Потапова, покойного, самый младший брат, еще совсем мальчишка, вез сено, да колесо, на камень наскочив, сорвалось со ступицы.

— Ну чё, Сила, сидишь?

— Сижу, Федь, помогни, может, вдвоем подымем?

— Не, такой воз не подымем, разве что лагой.

Попробовали, срубив еловую сушину, пристроив под камень, навалились. Приподнять приподняли, да только колесо поставить иль подпорку не могли.

— Беги в село, братьев зови, я тута посижу пока, — сказал Федор Силантию.

— Дак они не в селе, на покосах.

— Ну, тогда давай разгружать, чё делать-то.

Федор, ухватив большие, похожие на рогатину деревянные вилы, с силой вогнал их в хорошо уложенную копну. Разбой, повертевшись у подводы, потихоньку исчез. «В село убег, соскучился по дому», — подумалось Федору. Он уже взмок от работы и, остановившись, сбросил с себя рубаху.

— Попей кваску, Федь.

— Спасибо, Сила! — приняв баклажку, поблагодарил парня Федор и большими глотками, проливая на голую грудь хлебный аромат, принялся пить кисловатый терпкий домашний напиток. — Ух, хорош квасок. Чё там в селе?

— Да ничё, все как усегда. Никифоров со своей бабой на днях дощаником ушли в Енисейск. Стоко добра в него грузили, и меха, и рыбу, и мясо. Чё это они, среди лета?

Федор утерся рубахой и молча взялся за вилы. Сметав на землю полвоза, вновь попробовали лагой, и, приподняв, Федор повис на ней, а Силантий ловко и быстро приладил колесо на место.

— Ну вот, спасибо, Федь. Ты уж иди, я сам загружусь.

— Забирайся на воз, принимай да укладывай, сам он загрузит, подрасти малех надо! — улыбаясь, скомандовал Федор, видя, как сноровисто и ловко Силантий вскарабкался наверх.

Подавая сено, Федор думал о своем: «Чего это Никифоров всем семейством вдруг в Енисейск наладился, да еще среди лета? Анюта в Енисейске уж месяц, а тут родители туда ж». Нехорошие мысли отгонял от себя Федор, только они лезли и лезли в голову. Не заметил, как и сено сметал на подводу.

— Все, вилы давай да байстрык притяни! — крикнул Силантий сверху. — Федь, чё, не слышишь, чё ль?

Федор весь в своих думках не сразу понял, чего хотел мальчишка.

— Держи, — выполнил он его просьбу и в два приема крепко притянул байстрык к телеге. — Пока, Сила. Накинув мешок на плечо, Федор пошел по дороге.

— Садись, Федь, — догнав его на подводе, позвал Силантий.

— Не, езжай, я пехом, торопиться некуда, — ответил Федор.

— Ну как хошь, спасибо, заходи в гости вечером, братья с покоса вернутся.

— Может, зайду, — кивнул ему Федор.

Как не хотелось ему возвращаться в село! Ноги будто свинцом налились. Федор сошел с дороги и сел на поваленное дерево.