Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

- Ну не я же! - Он взмахнул рукой. - Поединка не избежать, это верно. И чем раньше его устроим, тем лучше. Потому что иначе не Якун станет драться с Иваном, но берладники и половцы друг с другом. Выйдет много крови. То-то ужо порадуются болгары! Нет, вести себя надо мудро. Победить Якуна и увлечь за собой его войско.

Но Татур произнёс печально:

- Сказано неплохо, только выполнимо с трудом. Победить Якуна вряд ли кому под силу. Даже господину. Я видал, как Якун сражается. Это зверь, а не человек.

- Очень хорошо. Человек обязан быть умней и проворней зверя.

А дела у Олексы пошли на поправку: он не только вставал с постели, но уже взбирался на лошадь, чтобы прогуляться, хоть пока и держал больную руку на перевязи. Ханша Карагай говорила о его здоровье без опасений. «К лету станет целее прежнего», - утверждала она.

Встал вопрос о крещении Тулчи. Девушка приняла предложение, сделанное Иваном, согласившись на брак, но менять веру не хотела. А звенигородец настаивал на венчании в церкви. Убеждал невесту: «Ты пойми одно: на Руси никто не признает прав за моим наследником, если он родится в семье, не благословлённой именем Господа». - «А при чём тут Русь? Или ты надумал вернуться?» - с недоверием выпытывала княжна. Отпрыск Ростислава отвечал уклончиво: «Я-то нет, только сын может захотеть». - «Мы ему закажем дорогу». - «Вряд ли он послушает».

Посреди этих препирательств во дворец нагрянуло четверо сватов, засланных Якуном. В праздничных нарядах, в лентах через плечо, изъяснялись они прибаутками-шутками, как положено в таких случаях («ваш товар - наш купец» и тому подобное) и нахваливали своего жениха. Смысл был такой: для чего враждовать, если разногласия можно разрешить полюбовно? Дескать, выходи замуж за отважного главаря берладников и посей мир между ними и половцами. А бесстыжий русич пусть отваливает, куда пожелает, мы его не тронем. Более того: атаман просит передать, что совсем не настаивает на христианском обряде, он согласен жениться по языческим правилам.

Тулча попросила на размышление день и уединилась в своих покоях.

- Что, готовиться в путь-дорогу? - спрашивал Олекса, едучи на лошади рядышком с Иваном по безлюдному берегу Берлада.

Тот не отвечал, глядя на тропинку насупленно.

- Не переживай, - приобадривал его галицкий боярин. - Мало ли на свете невест! Новую тебе сыщем.

- Да какую новую! Или ты не видишь: сердце прикипело к степнячке, думать ни о ком больше не могу. Это Чарг проклятый, видно, наколдовал.

Наконец дочь Кырлыя объявила о принятом решении. Чуть заметно волнуясь и слегка краснея, девушка сказала:

- Будь что будет, но останусь с Иваном. Так желает дедушка, так велит моё сердце. Галичанина полюбила крепко. Я пойду покрещусь, а потом мы поженимся. - Подняла глаза, посмотрела на суженого-ряженого и спросила: - Счастлив, чай?

Молодой человек стоял, словно кряжистое дерево посреди дубравы, ясно улыбался. От избытка чувств вымолвил одно:

- Ладушка моя, Тулча! Я навеки твой! Та спросила с ироничным прищуром:

- Ой ли? Не изменишь ли?

- Вот те крест, что не вру! Пусть иначе отсохнет моя рука!

Завертелись приготовления к свадьбе: резали баранов и кур, шили дорогие одежды, лентами и цветами украшали дворец. Приходской священник церкви Николая Угодника побеседовал с половецкой княжной накануне крещения, объяснил ей смысл будущего обряда, рассказал о сути учения Иисуса. На другое утро совершилось таинство, и к Ивану, дожидавшемуся на улице, вышла его нареченная, получившая имя Акулины. Чинно раскланялись друг с другом и расстались на сутки - до венчания, чтоб, согласно обычаю, проводить холостую жизнь: на «мальчишнике» и «девичнике» соответственно.

Но как следует погулять не позволило неожиданное известие: в горницу к Ивану ворвались двое стражников-половцев и, коверкая русские слова, сообщили, что из терема украли невесту.

- Как - украли? - приподнялся из-за стола жених. - Кто украл?

- Люди Якуна, однако. Их узнал Татур. Бросились в погоню, но, конечно, никого не догнали: похитителей след простыл. А наутро во дворец притащился поп и, упав на колени, стал молить о прощении: ночью в дом к нему ворвались берладники и заставили силой, угрожая покалечить попадью и детей, обвенчать Якуна и Акулину. Стало быть, они теперь - по церковному канону - супруги.

Бедный Звенигородец ничего сразу не сказал, только походил взад-вперёд по горнице, заложив руки за спину, поглядел в оконце, покачался с пятки на носок и обратно, а затем, обернувшись, хрипло произнёс:

- От жены до вдовы - шаг один. Это я устрою.

4

Тулча-Акулина приоткрыла глаза и увидела, что лежит на лавке в небольшой угрюмой избе, а в углу сидит отвратительная старуха, прямо Баба Яга, с шишковатым бородавчатым носом и неимоверно большими зубами, выпиравшими из-под нижней губы, как клыки кабана. Дочь Кырлыя села и спросила в смятении:

- Где я? Кто ты? Ведьма прокряхтела: