Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

В эти дни ратных приготовлений сумасбродный правитель преображался: от безумца-меланхолика не было и помина; энергичный, жёсткий, он командовал вдумчиво и сурово, расставлял людей на ответственные участки, доверял молодым командование полками, но и спрашивал по всей строгости. В первый раз Ярослав увидел отца таким - не крикливым по пустякам, а расчётливо-деловым, искушённым в военных премудростях. Дни охоты их сблизили - вместе грелись возле костра, вместе загоняли зверя в силки и ямы, вместе ели поджаренное парное кабанье мясо, сочное и душистое. «Вкусно?» - спрашивал родитель, усмехаясь, глядя, как юноша с аппетитом обгладывает большущий мосол. «О, чудесно! - соглашался сын, чуточку смущаясь. - С этих пор охота на туров и секачей станет главным развлечением в моей жизни!» - «Ты не зарекайся, - продолжал балагурить князь, - в жизни много и других удовольствий». Говорили на разные отвлечённые темы - об истории, мировом устройстве, христианстве и на самые конкретные - о политике, мире и войне с соседями. Лучше всех галицкий правитель отзывался о суздальском владыке - князе Юрии (Георгии) по прозвищу Долгорукий - сильном и разумном; нравился ему и черниговский Святослав из клана Ольговичей; но зато киевского Всеволода ненавидел от всей души - за его желание заграбастать и Галицию, и Волынь. «Киев - главный противник наш, - поучал он единственного наследника. - С унграми[4] теперь мы в союзе, а в Цареграде прынцессой - наша с покойным Ростиславом сестрица Ирина Добродея - и твоя, получается, тётка. Тут бояться нечего. А от Киева надо ждать всяких неприятностей. Помни это крепко, сынок».

Но удар пришёл с неожиданной стороны - от Ивана Звенигородского и проклятых изменников-бояр. Прискакавший Кснятин Серославич сообщил о событиях в их столице. У Владимирки пятна пошли по лицу; он сидел какое-то время молча, лишь катал желваки в углах скул и довольно громко сопел; а потом сказал тихо, но яростно: «Раздавлю, как вшу. Вот племянничек - сучий потрох! Знал бы - отравил бы вместе с его папашкой!» Поднял налитые кровью глаза на докладчика-витязя и спросил с издёвкой: «Ты-то как? Тятьку продал - не боязно?» Кснятин даже не моргнул: «Если тятька продался сам - он мне не тятька!» Князь невесело рассмеялся: «Надо же, каков! За усердие - от меня спасибо. Но за отречение от отца родного - от меня хула. Вот и разумей о моём к тебе отношении». Молодой вельможа лишь почтительно согнулся в поклоне.

Выступили две недели спустя после воцарения узурпатора в Галиче. Юный Ярослав ехал на коне сбоку от Владимирки и едва не терял сознания, представляя, как ему придётся поучаствовать в настоящей битве. Вдруг стрела пробьёт горло? Или неприятель проломит шлем? Умереть, ничего не увидев в жизни, очень, очень обидно! Не прочесть всех заветных книг… не познать любви женщины… не почувствовать себя полноправным владыкой княжества… Разве можно? Нет, бежать, бежать, спрятаться за чужие спины! Но тогда отец его проклянёт, и дружинники станут издеваться, а друзья обзовут заячьей душонкой. Этак не годится… Надо было терпеть, прикусив губу. И надеяться, что Бог не допустит подобной несправедливости.

Рано утром 16 марта воины-дозорные разглядели со стены Галича, что огромная рать Владимирки окружает город.

Быстро доложили Ивану. Он в одних исподних портах выскочил из одрины, где роскошным стёганым одеялом прикрывала наготу от досужих глаз перепуганная растрёпанная деваха, и охрипшим, непроснувшимся голосом рявкнул: «Подымать народ! Всем раздать оружие! Ляжем тут костьми, а братоубивца не пустим!»

Началась осада. Трижды нападавшие принимались штурмовать стены, но бесстрашные галичане отбивали атаки. Дважды выезжала дружина звенигородцев во главе с сыном Ростислава из ворот столицы, но в открытом поле перевес был на стороне у законного князя, и подобные вылазки оборачивались ненужными жертвами, бегством смельчаков, чудом успевавших проскочить обратно в ворота.

Между тем на подмогу к Владимирке подошли ещё около полутора тысяч ратников, собранных в Рогатине и Подгайцах. Ситуация складывалась не в пользу Ивана. Вонифатий Андреич умолял его не сдаваться и стоять до последнего. Серослав Жирославич и епископ Кузьма предлагали послать для переговоров с Владимиркой нескольких старейшин, возглавляемых нестарым, но достаточно опытным Олексой Прокудьичем. А Олекса, заперевшись с Иваном в отдалённой горнице дворца, так сказал:

- Коли ты поклянёшься взять меня с собою и по избавлении не снести мне голову, я тебе покажу тайный путь из города по подземному ходу.

У того вспыхнули надеждой глаза:

- Есть подземный ход? Что же ты молчал до сих пор, скотина? Мы пройдём по нему с дружиной и ударим противника с тыла!

Но боярин отрицательно мотнул бородой:

- Ход старинный, может обвалиться в любой момент. Многим не пробраться. Чудо будет, если мы спасёмся вдвоём.

Молодой человек взад-вперёд прошёлся по горнице, опустился на колени перед иконой в красном углу. Быстро перекрестившись, пылко прошептал:

- Господи Иисусе! Вразуми, наставь! Как мне поступить?