Золотое руно

Я посмотрел, как трое остальных, выгнув шеи, смотрят на меня через плечо.

— С вами всё в порядке? — спросил я.

Акико, казалось, собралась было что‑то сказать, но в конце концов передумала. Остальные молчали.

— Да, — сказал я. — У всех всё в порядке. И я не хочу никому причинять вреда.

— Я рад это слышать, Джейк. Очень рад. Не могли бы вы открыть видеоканал? Семьи… э‑э… — Он, должно быть, искал одобренный термин. — …задержанных наверняка захотят увидеть их.

— Командовать здесь буду я.

— Конечно, — сказал Смайт. — Безусловно. Тогда, каковы ваши… что я для вас могу сделать?

Требования. Он явно собирался спросить, каковы мои требования, но снова оборвал себя на полуслове. Мы тут ведём переговоры. Торгуемся. Торговля — это обоюдная выгода, взаимный компромисс; это не сработает, если появятся неустранимые «требования».

Я решил снова его ущипнуть.

— У меня только одно требование. Я хочу вернуть свою личность. Верните меня на Землю и дайте мне жить своей прежней жизнью. Сделайте это, и я всех отпущу.

— Я посмотрю, что я смогу сделать.

Изящно и неопределённо; подозреваю, учебник советовал никогда не брать на себя никаких обязательств, которые он не мог бы исполнить.

— Не заговаривайте мне зубы, Гейб. Вы не можете вернуть мне личность. Но есть человек, который может — другой Джейкоб Салливан, дубликат моего разума в теле робота, который остался на Земле.

— И это проблема, Джейк. Вы наверняка сами её видите. Земля далеко. И, как вы должны знать, мы пообещали, что вы никогда не войдёте в контакт с тем, кто вас заменил. Он должен приложить все усилия, чтобы забыть о том, что его оригинал всё ещё существует.

«Существует». Не «жив». Существует.

— Сделайте исключение, — сказал я. — Свяжите нас по радио.

— Мы на обратной стороне Луны, Джейк.

— А вы можете транслировать сигнал через спутники связи на синхронной орбите над лунным экватором. Я не идиот, Гейб, и я правда всё обдумал. Перезвоните мне, когда получите ответ.

С этими словами я отключил связь.

32

Карен всё ещё приходила в себя после разговора о её давно умершей дочери. Мы немного постояли вместе, обнявшись, в коридоре зала суда. Присяжных, разумеется, на время перерыва увели в их комнату, так что они ничего этого не видели, что было к лучшему: это было не для публики. Я обнаружил, что глажу искусственные волосы Карен искусственной рукой, надеясь, что это как‑то её утешит. К окончанию перерыва Карен немного успокоилась, и мы вернулись в зал суда. Я занял своё место среди зрителей; Малкольм Дрэйпер уже был там, и Дешон уже сидел за столом истца. Я увидел, как входит Мария Лопес. Она выглядела… я не знаю, как это описать. Отчаянной, может быть. Или решительной. Дела пошли не так, как она планировала всего минуту назад. Интересно, что же именно она планировала.

Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» — скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:

— Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.

Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.

— Спасибо, ваша честь, — сказала она и замолчала.

— Ну? — спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.

— Прошу прощения, ваша честь, — сказала Лопес. Она посмотрела на Карен — или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.

— Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда‑либо делали аборт?

Дешон немедленно вскочил на ноги.

— Возражение! Отношение к делу!

— Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, — сердито сказал Херрингтон.

— Я его покажу, — ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, — если мне будет дана такая возможность.

— У вас есть всего одна попытка.

Лопес отвесила свой фирменный поклон.

— Разумеется, ваша честь. — Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. — Миз Бесарян, вы когда‑либо делали аборт?

— Да, — тихо ответила Карен.

По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.

— Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. — сказала Лопес. — Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?

— Э‑э… это был 1988‑й.

— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? — пятьдесят семь лет назад, правильно?

— Да.

— То есть если бы вы не избавились от того плода, у вас был бы ещё один ребёнок — сын или дочь — в возрасте примерно пятидесяти шести лет.

— Я… вероятно.

— Вероятно? — повторила Лопес. — Я думала, ответ будет «да».

Карен смотрела в пол.

— Да, полагаю, что так.

— Пятьдесят шесть лет. Зрелый мужчина или женщина, весьма вероятно, что с собственными детьми.

— Возражение, ваша честь, — сказал Дешон. — Отношение к делу!

— Поторопитесь, миз Лопес.

Она кивнула.