Золотое солнце

— Тебе понравится... Мы, вся стая Крыс, промышляли в хорошем месте. Самые дальние гавани Империи, если идти к полночи. Туда мало кто добирался из морского народа, овцы нестрижены... Одиннадцать кораблей — большая сила. Мы работали их шутя. Раз, другой, третий... Гарнизоны разбегаются, мало кто лезет на рожон, черви, даже схватиться в полную силу не пришлось. На четвертый раз попался в плен их офицер, куча дерьма, захотел жить, а на бою его изувечили, отрубили три пальца. Бесполезная груда падали, жертвенное мясо. Так вот, захотел жить. Рассказал, что явилась специальная команда. Три когорты, три сотни лучников, наемные варвары и какие-то еще неустрашимые. Займутся нами как надо, мол. Мы, конечно, занялись ими как надо. Высадились, где нельзя высадиться, застали их спящими, зарезали каждого третьего, прочие разбежались. Была там кучка настоящих. Ловкие, как придонные братья. Они только и остались на месте, не побежали. Эти, что ли, и были неустрашимые? Вот же снасть камбалья... Я взялся за их старшего. А все смотрят, Аххаш, как мы на мечах рубимся. Я его и так, и этак, не идет на меч, хорош. Он тоже все свои финты показал, но и я ему не даюсь. Вот же чума! Работаем наравне. А вокруг наши, смотрят. По двадцать наших на одного их бойца. Голыми руками не возьмут, конечно... Но положат скоро. А эти... не боятся. Как мы, понимаешь, совсем как мы, не боятся умирать, Аххаш Маггот! Уважил я его. Отпустил как человека, не дал прикончить, как ползучего краба. Его, старшего, и десяток бойцов при нем еще оставались, так им я тоже разрешил уйти подобру- поздорову. Он мне: мол, нужна будет помощь или что, я, префект Наллан Гилярус, добро забывать не приучен. Я ему: давай, говорю, иди живее, мол, какая мне от тебя помощь, подумай сам, сухопутник, ты живешь на неверной земле, а я — в вольном море, какая же

мне помощь — от тебя, червяка? Говорю ему: мол, я, Малабарка Габбал, жалую тебя: иди прочь. Ушли. Тут вылез Ганнор, корабельный мастер, это у нас...

— Ты можешь не объяснять. Я понимаю, о чем идет речь.

— У нас и раньше были нелады. Он взбунтовал остальных. Мол, одиннадцать человек могли стать нашей добычей и не стали. Мол, абордажный мастер...

Я механически повторила за ним эти слова, словно откованные из звенящей стали:

— ...маннаэл макаль...

— ...да, абордажный мастер, мол, много на себя берет, против закона пошел. Лишил вольных Крыс одиннадцати рабов... Судить его, сбросить его! — так он кричал. Гнилой топляк, старый, хитрый, давно готовился... Это я сейчас понимаю. За мной пошло меньше людей, чем за ним. Намного меньше. Безнадежно. Закон такого не разрешает, точно, но наша вольность стоит дороже. Так я думал, дерьмо. Моих было совсем мало, я решил зря не губить их. Приказал сидеть смирно. Но и сдаться так просто было бы против... да против всего. Взял с собой троих самых отчаянных, они бы все равно не стали пережидать. Схватился с прочими, пусть убьют, твари, что мне, смерть в глаза не глядела? Вышло иначе. Этих троих положили, а меня взяли. У двух Ганноровых крабов я, правда, сам забрал жизни. Но они меня взяли. Так бывает иногда...

Он умолк. Заходящее солнце щедро обливало золотом его лицо, руки, волосы, поблескивало на кольце в волосах, превращало черное рванье в тусклую темную бронзу... В этот миг он не был тенью моих снов, но и от варвара в нем было мало, как никогда. Меня вдруг посетило острое желание уговорить его тоже вымыть волосы — просто для того чтобы придать его облику чуть больше благородства. Прах побери, я бы даже не погнушалась сделать это сама!..

— Эй, Ланин! — Впервые за все время я услышала в его голосе некую нерешительность. — Тебе раны промывать приходилось?

— А что? — Все во мне так и замерло.

— Надо мою дыру в боку очистить, прежде чем мазь класть. Человеку со стороны это делать удобнее, чем мне самому.

— Ты мне доверяешь? — радостно переспросила я.

— Потроха карасьи, если б не доверял, не попросил бы!

Вне себя от радости я вскочила на ноги:

— Прах тебя побери, я целый день жду этого твоего разрешения! Теперь, когда ты его дал, в моей власти вообще убрать твою рану без всякого следа! Моей магии на это с лихвой хватит!

* * *

На этот раз я зажгла костер сама, вспомнив, как прошлый раз мучился Малабарка. Весь побелел, на лбу капли пота выступили, и все равно язычок пламени в его ладони возник с большим запозданием. Наверное, это рана выпила его силу. Я слегка, словно лаская, провела над дровами рукой, и пламя почти сразу же взлетело очень высоко. Люблю огонь — еще лет семь назад, когда я только-только постигала основы магии, он уже прекрасно меня слушался.

Когда я промывала его рану, он только зубы стиснул. Закусил бы хоть рукав, герой с дырой, и морскому ежу ведь понятно, что ты от боли дух не можешь перевести! Как ты еще умудрялся бегать и сражаться с такой раной? Я пять раз меняла лоскутья, прежде чем вычистила достаточно гадости, чтобы разглядеть особенности раны. Весь подол храмовой блузы на это истратила...