Золотое время

Фигура в черном одеянии была, казалось, не из плоти и крови, а из гранита, китовой кости и стали. Вместо того чтобы упасть, как следовало бы, жрец бросился назад и швырнул Фенна на каменный пол, подмяв его под себя. Фенн выдохнул воздух и глухо простонал, голова его ударилась о камни, и на мгновение он подумал, что все кончено.

Откуда-то сверху он услышал голос Арики и понял, что она говорит что-то очень важное и срочное, но не мог разобрать слов. Он понял вдруг, что ненавидит этого златобородого, в которого вцепился. То была ненависть без воспоминания и причины. Но она была такой испепеляющей, такой бешеной, что охваченный ею Фенн позабыл обо всем, кроме жажды убийства.

Наверное, невероятное возбуждение придало ему сил Он крепче стиснул бедра жреца, а рука его стала как железные клещи, готовые остановить и голос, и дыхание, и движение крови. Он уже не осознавал присутствия Арики. Он забыл о себе. В мире не существовало ничего, кроме этого огромного, мощного золотого животного, которое он должен был уничтожить.

Вдвоем они выкатились из алькова и покатились среди хрустальных гробов, откуда глядели на них, следя за схваткой, одетые в красное короли. Сила у новча-жреца была исключительная. Фенн подумал, что это похоже на попытку скрутить ураган или взнуздать гребень волны. Они стремительно катились по полу, ударяясь о звенящие саркофаги. Одеяния жреца окутали их обоих, и внезапно на черно-серебряном фоне выступили красные пятна. Фенн не ослаблял хватки, он не чувствовал боли. Он знал, что стоит ему отпустить жреца, и он пропал. И он ни за что бы его не отпустил. Жрец когтями вцепился ему в ноги и вот-вот мог разорвать ему в кровь руки. Тогда Фенн всадил зубы в золотую шкуру врага, ощутил вкус крови и все сдавливал, сдавливал, сдавливал жреца в объятиях.

— Фенн!

Это был голос Арики. Арика взывала к нему откуда-то издали, искала его, о чем-то предупреждала. Он начал уставать. Он понял, что долго не выдержит. Почему она беспокоит его сейчас, пока новч еще жив? Он повернул голову, чтобы оскалиться на нее, и тут же осознал, что новч в его объятиях затих, что не ощущается никакого движения в его исполинском теле.

— Оставь его, Фенн. Он мертв. Уже несколько минут как мертв. О, Фенн, очнись же, оставь его!

Фенн медленно расслабился. Тело новча тяжело соскользнуло на пол. Он посмотрел на убитого. Немного спустя он попытался встать. Мышцы его были сведены судорогой, руки и ноги дрожали, как у старика. Темные ручейки крови стекали по расцарапанной груди и по бедрам, кости болели.

Арика поддержала его. Теперь она смотрела на него вроде бы с обожанием, и было в ее глазах что-то еще, что ему помешала прочесть усталость. Возможно, сомнение или даже страх — но что-то трезвое, расчетливое, что ему не понравилось. И это опять заставило его недоумевать, с чего бы ей вдруг понадобилось освобождать его из лап новчей. На убитом жреце под верхним одеянием была длинная белая рубаха. Действуя весьма проворно, Арика разорвала ее и перевязала Фенну самые большие раны.

— А не то останется след, по которому тебя и слепой найдет, — объяснила она. — Ну, а теперь идем.

Она вывела его из склепа на свет неподвижного мрачного медного солнца. Дул сильный ветер. Пахло горячей пылью, и края мира были запорошены красным. Высоко наверху можно было разглядеть венчающий скалу храм. Это, наверное, было страшное место для заключенного. Почему новчи держали его там? Чего они от него хотели?

А чего от него хочет Арика? Он рад был, что вырвался на свободу. Он заковылял за Арикой по склону, усеянному высокими деревьями, которые качались на ветру. Усыпальница вырублена была внутри скалы. Ниже ее начинался город. Наверное, была еще ночь, потому что на улицах не чувствовалось никакого движения.

И опять это слово — «ночь» — пробудило чувство, будто что-то не так, и, взглянув на пылающее небо, Фенн покачал головой. На середине спуска Арика остановилась и достала из какого-то потайного места в кустах узелок.

— Вот, — сказала она. — Завернись в это. Капюшон накинь на голову, чтобы закрыть лицо.

Он неумело сражался со странным одеянием, большим бесформенным полотнищем, изрядно выпачканным пылью и серой золой. Арика быстро задрапировалась в такое же и помогла завернуться ему, не в силах ждать.

— Что это? — спросил он.

— Траурные плащи. Людям дозволяется посещать кладбища только ночью, поэтому на нас не обратят внимания, если увидят на улице. — Она добавила с усмешкой: — Тут всегда у кого-нибудь траур.

— Но почему именно ночью?

— А ты бы согласился, чтобы они ходили днем и тратили время, в которое им положено работать? Новчи людей не для забавы держат.

Она опять повела его вниз по склону, теперь уже почти бегом. Фенн не мог поспевать за ней. Она не раз возвращалась и торопила его, ругая и проклиная, почти в панике. То и дело они оглядывались на храм. Когда храм стал виден чуть в ином ракурсе, Фенн догадался о причине ее беспокойства. Это был огромный гонг, в несколько раз больше человеческого роста, мрачно блестевший в солнечном свете на крыше храма.