Золотой иероглиф

— Послушай. Я очень ценю твою выдержку, но подумай о том, что если ты будешь молчать, мы убьем не только тебя, но и… Такие имена, как Рэйко и Санъэмон Итиноками, тебе известны?.. Ну, не дергайся, мы знаем о твоей дочери и твоем сыне, который, несомненно, собирается занять твое место в тайной службе… После того, как ты сдохнешь…

— Тикусё, — с нечеловеческой злобой произнес Кидзуми. (Нечто вроде русского «сволочь», только гораздо грубее, — пояснил Сэйго.)

— Ты можешь догадаться, что смерть их не будет простой. И что они, прежде, чем умрут, узнают о том, как сильно подвел их отец. Если расскажешь, твоих детей никто не тронет. Ты знаешь, что люди из кланов держат свое слово. И при этом куда крепче, чем подобные тебе, кто тоскует по навсегда ушедшим временам сёгуната^[4]… Ну, я жду, знаменосец-хатамото^[5]…

— Тикусё, — повторил Кидзуми. — Спрашивай.

— Имя?

— Сэттай Овари.

— Настоящее имя, забери тебя каппа^[6]!

— Кидзуми Кэнро.

— Боюсь, что наш разговор не состоится. В ванну его! А я сегодня же позвоню в Токио…

— У меня было семнадцать имен. Какое из них настоящее, я не знаю. Просто в определенный момент мне сообщают, как я должен зваться.

— Тебе сообщает об этом лично твой даймё? Или кто-то из его окружения?.. Впрочем, это неважно. Я догадываюсь, что ты ужасно гордишься своим якобы высоким происхождением сёгунского царедворца. Годзилла! Такие, как ты, должны были вымереть больше ста лет назад!

— Я попрошу не оскорблять! — неожиданным басом сказал Кидзуми.

— Хорошо. Кто еще внедрен в наши предприятия?

— Мне известна только фирма «Токида».

— Говори.

— Кроме меня, никто.

— Слово самурая?

— Да.

— Кто такой Такэути Сэйго? (Мой компаньон вздрогнул.)

— Вы об этом должны знать лучше, поскольку не нам, а вам, вернее, самому Токиде понадобился человек со знанием русского языка.

— Кому на стол должно лечь досье о деятельности фирмы «Токида»?

— Я полагаю, в конечном итоге оно дойдет до министерства внутренних дел.

— Оно туда не дойдет… Что лежало в конверте, который ты сжег?

— Доклад моему начальству.

— Лично Юкинаге?

Кидзуми промолчал.

— О чем там шла речь?

— О том же, что и в досье. Только короче.

— Ты пользуешься тем, что мы теперь не сможем его прочесть… Ладно, придется поверить тебе на слово… Теперь так. Слушай меня очень внимательно и отвечай точно. Какой интерес у вашей тайной службы к русскому по имени Маскаев? (Тут пришла очередь вздрагивать мне, потому что бандит произнес мою фамилию на наш, российский манер — ошибиться было невозможно.)

— Этот человек неинтересен службе.

— Спрошу по-другому. Почему ты интересовался текстом, заключенным внутри оказавшегося у него омамори?

— Меня интересуют любые факты и предметы, имеющие отношение к истории Японии.

— Крепкий ты орешек… А теперь самое главное: где искать «Тайё-но Сидзуку»?

Не хочу врать, но то, что бандитам оказалось известным это название, оказалось сильным ударом для Кидзуми.

— Ты удивлен? Мы уже многое знаем. Мы давно это знаем. Наш клан несколько столетий следил за родом Дзётиинов и ждал, когда настанет время. Видимо, оно настало. Что такое «Тодзимэ»? Это название корабля? Местности? Или это чье-то имя?.. Отвечай! Вы тоже следили за Дзётиинами. И вы почему-то засуетились именно в начале тридцатых годов. Только тогда вы опоздали. И я не хочу, чтобы вы опередили нас сегодня.

— Я не знаю, что такое «Тодзимэ», — ответил Кидзуми. — А «Тайё-но Сидзуку» вам все равно не найти. Она может принадлежать либо сёгуну, либо никому.

— Да что ты говоришь!? И «Тайё-но-Сидзуку», и все, что находится вместе с ней, принадлежало клану «Акатацу» еще во времена эры Кэйтё!

— Бред, — уверенно сказал Кидзуми.

В номере повисло молчание.

— Сейчас мы уйдем, — заявил главарь. — Досье на «Токиду» забираем, уж не обессудь. Придется заключить, что ты не выполнил задание. Я повторяю, что твоих детей не тронут… Если ты поднимешь шум не раньше, чем через час.

— Не понял! Вы разве меня не убьете?

— А зачем? Иди и топись сам. Ванна наполнена. И ты отлично знаешь, что если рискнешь вернуться в Токио, тебя просто не поймут. Среди хатамото, наверное, до сих пор нет более страшного греха, чем «потеря лица». Ведь настоящие самураи всегда ставили честь — собственную и даймё — выше жизни своих детей… Прощай, ронин.

С этими словами бандиты удалились, правда, один из них, чуть задержавшись, поднял с пола зажигалку и вложил ее в ладонь Кидзуми. Уходили они, совершенно не таясь. Профессионалы, черт бы их побрал…

Но как ретироваться нам? Я решил положиться на инициативу Сэйго — во-первых, он понял суть разговора, во-вторых, лучше знает характеры соотечественников. Такэути дважды крепко сжал мое запястье — «сиди тихо и жди, когда я скажу, что можно вылезать».

Кидзуми тем временем ловко запалил зажигалку и принялся пережигать капроновые нити, которыми был связан. Не обжечь при этом рук он не мог, но я не услышал ни характерного шипения, ни ругательств. Японец все делал молча.