Золотой Крюк

Марина между тем неторопливо брела мимо заводских стен, проводя пальцами по шершавой влагостойкой штукатурке. Темень прорезалась светом редких фонарей, к которым рабочие уже успели провести электричество, и оттого лампы не освещали территорию, а лишь обозначали ее границы. Она ни разу не включила фонарик, боясь нарушить это ощущение.

Пахло сырой землей и зеленью, и она вдыхала запах свежести, от которого успела почти отвыкнуть в офисе. Почувствовав, что с неба снова начинает капать, девушка поднялась по лестнице под навес вестибюля офисного здания. Громада завода теперь закрывала от нее полнеба, в котором из-за ненастья сейчас почти не было звезд. Но вдоль стен шли окна. Марина толкнула пластиковые створки, и запах краски начал таять, становясь все слабее.

Она стояла, ни о чем не думая, облокотившись ладонями о подоконник. Она чувствовала, как усталость уходит из нее, и ветерок относит ее к звездам. Она не знала, сколько прошло времени, расслабленность полностью окутала мышцы. Стукнула дверь, но когда она ощутила сзади чье-то присутствие, ни один инстинкт не напомнил ей о возможной опасности. Она так и осталась стоять, скорее чувствуя, чем догадываясь, что только один человек может так бояться спугнуть ее грезы.

Каменный пол вестибюля не отражал шагов. Дверь не скрипела, но Чеботарев специально хлопнул ей чуть громче, чтобы не испугать девушку своим неожиданным появлением. Он обошел почти все вокруг, пока искал ее, наткнулся даже на спящих в одном из цехов рабочих. Он подошел сзади, положил Марине руки на плечи. Она была в куртке, накинутой поверх свитера, и значит, ей не могло быть холодно. Но он почувствовал легкую дрожь.

Марина чуть подалась назад, откинула голову на его плечо. Накопившаяся злость, державшая ее в напряжении последние недели, скалывалась пластами и разбивалась у ног. Как почти любая настоящая женщина, Марина была готова сразиться хоть с Золотой Ордой, защищая того мужчину, на крепкое плечо которого она потом могла бы опереться. Сейчас ее Орда была почти разбита, плечо было рядом — и больше ничего не хотелось.

Кудри ее волос волной лежали на щеке Чеботарева. Он чуть поправил их рукой, окунул в них лицо и прошептал:

— Я не хочу забывать их запах…

Марина повернулась к нему. Он обнял ее под курткой, зарывая руки в толстый ворс свитера. В полной тьме им не было видно друг друга. Его губы коснулись ее губ, открывая их, утопая в их тепле. Она ответила. Потом, оторвав губы, прижалась всем телом к нему, спрятав лицо у него на плече.

— Я не знаю, что будет завтра, — сказала она.

— Мы справимся, — пообещал он. — Мы почти выиграли. Нам осталось совсем немного для того, чтобы иметь возможность уважать самих себя. Никто нам не помешает, ни сегодня, ни завтра.

— Нас могут убить.

Он хотел найти слова, чтобы успокоить ее, но замешкался, понимая, что обмануть не получиться. Он знал, на что способен Бородянский. Она тоже это знала.

— Я не знаю, что будет завтра, — повторила она. — И не хочу ждать. Понимаешь?..

Он понимал. И снова впился в ее губы своими, прижимая ее к свежевыкрашенной стене, обнимая одной рукой и лаская ноги под юбкой — другой. Ему казалось, что должно быть стыдно, и было даже удивительно, что никакого подобного чувства он не испытывал. Марина дрожала все сильнее, помогая ему. Они слились, она прижалась к нему с такой силой, будто хотела раствориться в его мышцах, и даже через одежду тепло ее тела жгло ему кожу острым, неконтролируемым огнем. Марина тихо застонала, бешено задвигала бедрами, потом еле слышно охнула — и они взорвались одновременно, стиснув друг друга в конвульсиях объятий, замерев, чтобы выйти из оцепенения. Он тяжело дышал, ее прекрасные волосы снова щекотали ему щеку.

— Извини, — тихо сказала Марина, не поднимая лицо с его плеча.

— Никогда, — пообещал он.

Микроавтобус перевалился через ухабы, ориентируясь по двум уголькам сигарет до тех пор, пока свет фар не уткнулся в стенку завода. Палыч прищурился. Арцибульдер выскочил из машины и подошел к Витьку.

— Ну что, эстонец, досталось русской каши? Ничего, бывает и хуже. Держи вот, мы твои бабки привезли. — и сунул ему в руку пачку купюр — гонорар, выплаченый Бородянской Булыге за его поимку.

— Я вам благодарить, — сообщил Витек. — Как это в вашей поговорка — родина вас не забудет?

— Лучше бы забыла. Да, мы тут тебе гостинцев привезли. Древний русский обычай, так сказать…

— О, я про это читать — хлеб-соль, та?

Арцибульдер даже обиделся.

— Кто же сейчас гостей хлебом с солью встречает? Блины с икрой и сауна с девочками. Мы не жмоты какие-то. Захочешь — звякни. А подарок — вот он…

Бандиты вывалили из микроавтобуса связанную троицу. Невезучий Шора оказался в самом низу свалки, зашиб ногу и захныкал. Витек навел на барахтающийся клубок фонарь и чуть было не утратил дара речи. Подошел и Палыч, глянул…

— Те самые… — он осекся, вглядываясь в знакомые лица. — Несладко им пришлось, — пробормотал старик удовлетворенно, оглядывая распухшие от синяков рожи налетчиков. Потом заметил, что физиономии его спасителей тоже не отличаются особым румянцем.