Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Бродячий пес, загнанный в угол — вот кем я был. Псу не до того, чтобы сохранять лицо. Пес может скалить зубы или вилять хвостом. Не знаю, как назвать мой вопрос — хвостом или зубами. Я шарил глазами вокруг: ни одного камня, ни единого. Шагни ликийцы-телохранители ко мне, чтобы сбросить со стены жалкую муху, запутавшуюся в паутине и высосанную досуха — мне даже нечем будет в них швырнуть.

Под ногой звякнуло. Нож! Кривой нож Циклопа: абант обронил его, прежде чем рухнуть в темноту. А может, нож сам выпал у него из-за пояса. Плохо понимая, что делаю, я схватил нож, выставил перед собой:

— Куда идти? Что делать?!

Сдавленно мыча, Анаксагор шарахнулся прочь, под защиту матери.

— Идти? Плыть! — смеясь, поправила меня Сфенебея. — В гавани Арголикоса стоит «Звезда Иштар», корабль торговца из Сидона. Это быстрое судно, через месяц ты доберешься до Ликии.

— Месяц?

— Может, дольше. И что с того? Куда тебе спешить? Чем дальше ты уплывешь, тем лучше. Я хочу, чтобы тебя и Аргос разделило море. Через полгода о тебе и не вспомнят, а мы будем молчать. Беллерофонт? Он отказал похотливой Сфенебее, вздумавшей полакомиться свеженьким мясцом. О, эта Сфенебея! Гнусная сладкоежка! Она ревнива и мстительна, как все ликийки. Нажаловалась мужу, а не мужу, так сыну, что юный бродяга хотел взять ее силой. Ах, мерзавец! Что было делать мужчинам Аргоса? Могли ли они тронуть человека, которого защищал закон гостеприимства? Поднять на него руку? Конечно же, нет. В Аргосе, может, и не слишком чтут Геру, но Зевса чтут неукоснительно. Вместо этого они изгнали невинно оболганного беднягу в Ликию…

— Но почему в Ликию?

— Там тебя встретит мой отец. Я напишу ему письмо. Он очистит тебя и возьмет на службу. Грех разбрасываться такими полезными людьми, как ты. Я рачительная хозяйка. Если что-то я не могу съесть сегодня, я откладываю это про запас. В Ликии ты проживешь не менее трех лет, понял? В Аргосе все уляжется, Анаксагора примут на троне. А дальше как знаешь. Я подумаю, что с тобой делать, но выбор, разумеется, за тобой.

Выбор. Ага, конечно. За мной, кто бы спорил!

— Иначе не жалуйся, — добавила Сфенебея.

Не в первый раз она читала мои мысли.

— На «Звезде Иштар» есть трюм? — спросил я. — Они перевозят животных?

— Животных?!

Кажется, мне впервые удалось ее удивить. Нет, во второй раз. В первый раз она удивилась прошлой ночью, когда я отказал ей в любви.

— Я не брошу своего коня, — объяснил я.

Стасим

Молния, блюдо, дитя

— Я возвращаюсь в Тиринф, — говорит Персей.

— Да ну? — фальшиво изумляется Гермий. — Неужели?!

Для кого другого эта фальшь осталась бы незаметной. Гермий надеется, что Персей тоже не заметит. Надежда слабая, но какая есть.

Персей наливает в чашу вина. В одну чашу, только себе. Разбавляет водой из местного источника — за водой он ходил сам, на рассвете, хотя это прекрасно могли бы сделать слуги. Жадно пьет, не заботясь тем, что надо бы плеснуть наземь долю богов. Великих богов, всемогущих богов, один из которых стоит сейчас напротив Персея. Он беспокоится, отмечает Гермий. Великий герой, сухое дерево и несокрушимый адамант, мучим беспокойством. Впервые такое вижу.

В дальнем углу походного шатра стоит женщина, похожая на статую. Лицо женщины — камень; молчание — рокот волн на пределе слышимости. Кажется, она даже не дышит. Выезжая из Тиринфа, в особенности по таким пустяковым поводам, как торговые переговоры, Персей никогда раньше не брал с собой жену.

На этот раз взял.

Почему, спрашивает себя Гермий. Случайность? Умысел? Женщина, которую люди зовут Андромедой, бросает на бога взгляд, краткий и равнодушный. Гермия передергивает, ему хочется улететь. Вся Олимпийская Семья знает, кого привез Убийца Горгоны, возвращаясь из седой мглы Океана. Когда Зевс заключил с сыном договор о невмешательстве, Семья впервые согласилась с решением владыки богов и людей, не начиная споров. Даже Афина, скрипя зубами, промолчала. Как и все, дала клятву черными водами Стикса, зная, что и захочет — не нарушит. Перед клятвой Зевс по наущению Афины предложил сыну вместо договора, который выкопал бы непреодолимый ров между героем и Олимпом, иную награду — бессмертие и вечную молодость. Как заявил ядовитый, злой на язык Аполлон: «Пифос нектара и корзину амброзии!» Семья была уверена, что Персей скажет «да».

Кто бы на его месте не сказал?

Персей ответил отказом. Шептались, что он уступил требованиям жены, не желавшей принимать подарки от ненавистного Олимпа. Те, кто хорошо знал жену Персея, готовы были согласиться с летучей сплетней. Те, кто хорошо знал Персея, возражали. На их памяти сын Зевса не совершил ни одного поступка под чужим влиянием. Договор о невмешательстве, утверждали они, лишь формальность, закрепляющая реальное положение вещей.

За эти годы женщина, которую люди звали Андромедой, научилась сдерживаться лучше, чем в былые времена. Родила детей, освоила ткацкий станок, железной рукой вела домашнее хозяйство. Но Гермий все равно предпочел бы, чтобы она смотрела в другую сторону.