Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Бог едва не упал с небес, когда совсем рядом, вторя мыслям о луке и стрелах, вспыхнула огнистая радуга. Дальний край ее тонул во мгле старика Океана; ближний несся вперед, туда, куда летел и сам Гермий — за море, в Ликию. В ушах, едва не оглушив бога, громыхнул топот копыт. Казалось, радуга — это табун горячих коней, а небеса — каменистая долина. Но нет, это серебристый ихор, текущий в жилах сына Зевса, от возбуждения ударил в голову. Пытаясь успокоиться и понимая, что это невозможно, бог рванул следом за радугой.

Быстрей! Не отставай!

Он все-таки отстал. Когда под Гермием открылась Чаша Артемиды, великан уже играл с собакой. Жеребенка рядом не было, но бог не сомневался: был, был! Где он сейчас? Неважно, успеется. Двуглавый пес? Сходство с Кербером, стражем царства мертвых, сразу бросалось в глаза. «Их там двое было, собак, — всплыли в памяти слова Персефоны. — Тот, что поменьше, удрал. Я его больше не видела, должно быть, наверх выскочил…»

Ты Орф, беззвучно прошептал Гермий. Я сказал Персефоне: «Клянусь сандалиями, сестричка, это Орф. Родной брат твоего проглота. Он сейчас тоже в Ликии обретается; а может, уже и не в Ликии…» Я никогда раньше не видел тебя, я только слышал о тебе.

Вот, увидел.

Аполлон с Артемидой летали в Ликию не затем, чтобы приручить Химеру. Они хотели прибрать к рукам тебя, Орф. Они опоздали, ты уже нашел себе хозяина.

Радуйся, сын Тифона и Ехидны.

Пес радовался. Он радовался так, что находясь неподалеку, случайный зритель сам переполнялся буйной радостью. Удача, думал Гермий, переводя взгляд на великана. Редкая удача, подарок судьбы. Кто же ты, исполин в латах?

Имя он увидел сразу: Хрисаор Золотой Лук.

Следом явилась природа: морская.

Последним открылся возраст. Великан оказался юнцом, считай, мальчишкой, жеребенком… От внезапной догадки Гермий похолодел. Чуть не сверзившись с небес, он вперил взор в великана, уточняя количество прожитых лет, месяцев, дней. Так, хорошо. Теперь надо вспомнить, обязательно надо вспомнить… Возраст смертных бог видел не так отчетливо, как возраст бессмертных. Но Гермий провел достаточно времени рядом с Гиппоноем, который теперь звал себя Беллерофонтом. Интерес к жизни парня оказался очень кстати. Если быстроногий сын Зевса и не смог бы измерить срок жизни Сизифова внука с точностью до одного дня, Гермий готов был махнуть рукой на ничтожную погрешность.

Они были ровесниками: Беллерофонт и Хрисаор.

Чутье, неподвластное сомнениям рассудка, криком кричало: они родились в один день! Смертный — в Эфире, бессмертный — на островах в Океане. Мальчишка — сын Главка и Эвримеды, для всех приемыш, но скорее всего родной, как и его погибшие братья. Главк пытался обмануть богов, оспорить приговор судьбы. Гермий ценил такие устремления. Покровитель хитрецов, он даже пришел бы Главку на помощь, когда бы не запрет отца-Громовержца.

Великан, кто твои родители?

Забавляясь с собакой, гигант сдвинул шлем на затылок. Взгляду бога открылось лицо, которое Гермий в своей жизни видел не раз, не два — чаще, чем ему хотелось бы. Мысленно сын Зевса добавил этому лицу возраста, а лбу — морщин. Сдвинул брови на переносице, заложив гневную складку. Подарил жесткость обильным иссиня-черным кудрям, рассыпавшимся по плечам; плеснул на виски чуточку благородной седины. Превратил мягкую юношескую бородку в курчавую бороду зрелого мужчины.

На Гермия смотрел Посейдон, Колебатель Земли.

Ну да, дети бешеного дядюшки по большей части исполины. Трезубец Посейдона, когда бог морей управлял не волнами, а землетрясениями, оборачивался аором, тяжким мечом; меч Хрисаора оборачивался луком и стрелами. Гермий видел эти метаморфозы — и теперь, паря над Чашей, понимал их природу.

Меч как ипостась лука. Меч как ипостась трезубца.

Сын как ипостась[15] отца.

Кто твоя мать, великан? Ты утес, Хрисаор, живой камень. Волна, способная превратиться в гранит. Гранит, готовый встать девятым валом. Слияние качеств, проявившееся в ребенке — из известных Гермию женщин лишь одна умела обращать жизнь в камень. Ссыльная, изгнанная в седую мглу Океана за связь с Посейдоном.

Радуйся, Хрисаор Золотой Лук.

Радуйся, сын Черногривого и Медузы Горгоны.

Радуга пала внезапно, как гром с ясного неба. Гермий едва успел увернуться, иначе попал бы под удар. Последнее, что он видел — великан подхватил пса на руки, прежде чем многоцветный огонь поглотил обоих.

Часть восьмая

Белые крылья для мятежной души

Мне завидуют.

Хорошо тебе, говорят. Лучше лучшего. Экая силища за тобой! Не кто-нибудь, не муравей, даже не сотня ражих воинов с копьями наперевес. Хрисаор Золотой Лук, понимать надо! Чуть что, является, спасает. Как по свистку — прыг в радугу, ноги в руки, и бегом на выручку.

Нам бы так!