Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Пламя рванулось навстречу. Обдало жаром, сердито загудело тысячей шершней, отгоняя от своей законной добычи. «Мое!» — ревело, выло пламя.

Проще простого? Все еще да. Надо подняться повыше, перелететь огонь. Опуститься сверху прямо на крышу, на безопасный пятачок. Почему крыша такая тесная?! Это дворец ванакта или лачуга бедняка?! Шаг влево, шаг вправо, досадный промах — огонь только того и дожидается. Да еще и Сфенебея замерла в самом центре, мешает сесть. Мы же тебя растопчем! Отойди, глупая женщина! Дай Пегасу встать на опору!

Дай тебя спасти!

Запрокинув лицо к небу, Сфенебея смотрела на нас. Свинцовые белила, мешаясь с копотью и сажей, смазывались в трагическую маску. Маленькая — я помнил ее другой! — женщина пятилась, рискуя достаться огню. Ресницы Сфенебеи слиплись, она часто-часто моргала. Кривила рот, собираясь не то заплакать, не то закричать.

Она что, тоже приняла нас за Химеру?!

— Сфенебея! Это я, Беллерофонт!

Услышит. Точно вам говорю, услышит! Должна. Даже сквозь гул и треск.

— Отойди! Дай мне место!

Отступила еще на шаг. А мне почудилось, что приблизилась. Сделалась больше? Разве такое может быть? И на крыше вдруг стало просторнее.

— Да, да! Еще чуть-чуть! Я уже сажусь!

Пегас начал снижаться. Осторожно, ловя крыльями восходящие потоки, конь лавировал, избегал самых жарких, обжигающих, выбирал место для посадки.

Проще простого, гори оно огнем!

— Нет! — отчаянно выкрикнула Сфенебея. — Оставь меня!

Должно быть, у нее помутился рассудок. Хорошо еще, что при этом она отступила подальше. Копыта Пегаса коснулись горячей крыши.

— Сюда, скорее! Я унесу тебя!

— Прочь! Убийца!

Ловчей кошки она обогнула нас и побежала к противоположному краю крыши. Спрыгнуть решила, что ли? Покончить с собой? Для этой расчетливой, этой хладнокровной хозяйки Аргоса лучше погибнуть в пылающем аду, чем быть спасенной?!

— Убийца! Я знаю, ты вернулся отомстить…

— Вперед!

— Ты мертвый! Мой отец казнил тебя!

Копыта гулко ударили в дощатый настил. Позади раздался треск и грохот. Оглянувшись, я увидел: там, где ударяли копыта Пегаса, крыша проседала, трескалась. Настил рушился в разверзающуюся огненную бездну. Бездна ширилась, догоняла, плевалась рыжей кипящей слюной и черными сгустками дыма.

Мы опережали ад на шаг-другой.

— Сфенебея!

— Ты мертвец! Почему ты вернулся? За мной, да?!

У самой кромки, за которой ждала, скалила зубы нетерпеливая смерть, она запнулась, обернулась. Вся — ужас и отчаяние. Неловко взмахнула руками, покачнулась. Я чудом поймал Сфенебею в последний момент, когда она уже начала падать. Перегнулся до хруста и тянущей боли в спине, заставил Пегаса едва ли не лечь на бок, рискуя обжечь крыло, но все-таки достал, схватил. Бросил через конскую спину впереди себя — туда, где еще недавно лежало свинцовое копье, предназначенное Химере.

Копье нашло свою цель. Теперь его место освободилось.

Что за чушь лезет в голову?!

Ударили мощные крылья. Поднявшийся ветер отшвырнул пламя. Но оно не сдавалось, билось до последнего. Извивалось змеей, брыкалось козой, по-львиному выгибало хребет. Силилось дотянуться, куснуть, вцепиться.

Пегас прянул в небо.

3

Химера свободы

Сфенебея обмякла на холке Пегаса. Руки и ноги ее бессильно свисали вниз — неожиданно тонкие, хрупкие. Потеряла сознание? По крайней мере, жива. Обоими телами, своим и Пегасовым, конскими спиной и боками, человеческими руками, которыми я придерживал Сфенебею, боясь, что она свалится вниз, я ощущал горячую дрожь; двумя парами ушей слышал судорожное, прерывистое дыхание.

Разве в обмороке дрожат? Не важно.

Куда теперь? В Эфиру? Там мой дом, там видели, что стало с Химерой. Радуются, небось. Праздник готовят, меня ждут, победителя. Но куда победителю девать Сфенебею? В Эфире ей точно делать нечего. Я представил вдову-убийцу аргосского ванакта гостьей в отцовском дворце. Услышал, как отец говорит Сфенебее: «Радуйся!» Увидел, как мама приглашает ее на женскую половину. Вспомнил служанок, разогревавших мою похоть перед визитом госпожи. Нет, Сфенебее не место в Эфире. И в Аргосе не высадишь — он все еще горит.

Иобат! Ее отец!

Отвезу к нему, к кому ж еще? Пегасу море перемахнуть — плевое дело. Это вам не на корабле тащиться месяц за месяцем! Я еще додумывал эту мысль, которая определенно мне нравилась, а Пегас уже сделал разворот, плавно и сильно взмахивая крыльями; набрал разгон, устремился в сторону моря, ослепительно сиявшего под солнцем — казалось, впереди до самого горизонта полыхал новый пожар: золотой, бездымный. Ветер ударил в лицо, выбил из глаз непрошеные слезы.