“Золотой осел" Апулея. Архетип трансформации

Истинная и невысказанная тайна, «секрет», который не должен быть «раскрыт» и осквернён, — это внутренняя верность Психеи Эросу, верность Психеи-человека своей таинственной и «невозможной» любви и тому сущностному преобразованию, которое она проходит благодаря своим отношениям с её божественным партнёром. Ведь с «профанной» точки зрения, как на это смотрели Афродита и все остальные, эта любовь — абсурд и парадокс, это — нечто и запретное, и невозможное. Истинная тайна сохранена Психеей даже в противостоянии с самим Эросом и несмотря на его сопротивление, поскольку невысказанная тайна её любви может быть выражена только через жизнь Психеи, через её действия и преобразование. Хотя Психея выбалтывает всё, что только возможно разболтать, это сердцевинное ядро её любви сохраняет свою жизненность как непроизнесённая тайна внутри неё. Даже сам Эрос может распознать это только через самопожертвование Психеи, потому что понимание, что такое любовь и её истинная тайна, становится доступным ему, превращается для него в живой опыт только через любовь Психеи. До сих пор он знал любовь только в темноте как развратную игру, как натиск чувственного желания в добровольном услужении у Афродиты, а через поступки Психеи он познаёт её как усилия личности, ведущие сквозь страдания к преобразованию и озарению.

Смертельный брак, пребывание в раю бессознательного, сражение с драконом, муки усилий, путешествие в подземный мир и обретение ценного вещества, неудача как вторая смерть (которая часто в мифе принимает форму лишения свободы)[234], искупление, иерогамия (священный брак, hieros gamos

), воскрешение, возрождение как богиня и рождение ребёнка, — всё это — не отдельные архетипические сюжеты. Это являет собой весь канон архетипов, который проходит не только через мифы и сказки, но и проявляется в мистериях, а также представлен в бесчисленных вариантах его основной структуры в религиозных системах, например, в гностицизме. Этот мистический путь состоит не только в поступках. Обычно его смысл заключается в наращивании знаний, гнозиса. Но здесь (как и в Элевсинских мистериях) он принимает особую отличающуюся форму. Это — не тайна гнозиса, то есть логоса, а мистерия эроса. И, соответственно, ребёнок, который рождается, вопреки ожиданиям Эроса[235] оказывается девочкой.

В её любви к Эросу Психея не просто отличается от Афродиты или любой другой богини, — она представляет собой что-то совершенно новое. Триумф любви Психеи и её восхождение на Олимп явились событиями, которые оказывали глубокое воздействие на людей Запада на протяжении двух тысяч лет. В течение двух тысячелетий загадочное явление любви было центром развития психики, а также культуры, искусства и религии. Мистика средневековых монахинь, куртуазная любовь трубадуров, любовь Данте к Беатриче, вечная женственность Фауста, — все они отражают это никогда не останавливающееся, подобное таинству развитие психики в женщине и мужчине. Оно принесло и добро, и зло, но в любом случае оно было необходимой закваской психической и духовной жизни Запада вплоть до сегодняшнего дня.

Эта любовь Психеи к её божественному возлюбленному является центральным сюжетом в любовном мистицизме всех времён, а неудача Психеи, её заключительный отказ от себя, и Бог, который приближается как раз в этот момент в качестве спасителя, в точности приходятся на высшую стадию мистического экстаза, где душа вверяет себя божественному.

По этой причине сказано, что «на языке смертных» ребёнок Психеи «зовётся Удовольствием». Но на небесном языке, а это — небесный ребёнок, которого обожествлённая Психея рождает на небесах, — этот ребёнок есть мистическая радость, которая всеми народами описывается как плод высшего мистического союза. Это — «радость, несомненно, но превосходящая чувственность»[236].

«Рождение божественного ребёнка» и его значение известны нам из мифологии, но даже в более полной мере из того, что мы узнали о процессе индивидуации[237]. В то время как для женщины рождение божественного сына означает обновление и обожествление её духа-анимуса, рождение божественной дочери представляет собой ещё более значимый процесс, который имеет отношение к самости женщины и к целостности.

В этом — одно из величайших озарений этого мифа, которое завершает его рождением дочери, которая есть Удовольствие-Радость-Блаженство. Эта последняя фраза касательно трансцендентного рождения дочери, которое на самом деле выходит за пределы самого мифа, указывает на часть пространства внутреннего женского опыта, который не поддаётся описанию и почти не поддаётся пониманию, хотя он проявляется снова и снова как определяющий пограничный опыт психики и психической жизни.