Золотой Сын

– А если выстрелишь, то миллиарды будут обречены на жизнь в рабстве! Представь себе всех неродившихся детей! Если восстание не подниму я, то это сделает кто-нибудь другой! Возможно, через десять или пятьдесят лет, а может, через тысячу! Все равно мы любой ценой разобьем эти цепи! Ты не сможешь остановить нас, волна уже пошла! Останется только молиться, чтобы вместо меня не явился кто-нибудь вроде Титуса!

Она поднимает импульсовик и целится мне точно в правый глаз.

– Нажми курок, и умрешь, – раздается из темноты голос Рагнара.

– Рагнар, нет! – кричу я, даже не пытаясь разглядеть его в полумраке тоннеля. – Стой! Не трогай ее!

Судя по всему, он ослушался моего приказа и не стал отслеживать сигнал трекера. Давно ли меченый стоит здесь?

– Не подходи! – выкрикивает Мустанг, смещаясь в сторону спиной к стене. – Он все знает? Рагнар, ты в курсе, кто твой хозяин?

– Мне Жнец доверяет.

Виргиния бросает фонарик и выхватывает лезвие.

– Он не станет убивать тебя, Мустанг!

– Правда? А что же еще делать меченому?

– Рагнар ничего не сделает! Правда, Рагнар? – кричу я, но меченый молчит, и я едва могу дышать от напряжения. – Рагнар, послушай меня…

– Ты не имеешь права умереть, Жнец. Ты слишком важен для народа. Леди Августус, у вас остается десять вдохов.

– Рагнар, прошу тебя! – умоляю я. – Доверься мне, пожалуйста!

* * *

Девять.

– Там, у реки, я доверился тебе, брат. Ты не всегда принимаешь верные решения. Такова цена за доброе сердце, – доносится его голос сверху, откуда-то из-под потолка шахты.

Он прав. Он доверился мне при осаде Эгеи, и я завел их в ловушку. Если бы удача не улыбнулась нам, то никто бы не выжил.

– Вот видишь, Дэрроу? – горько смеется Мустанг, готовясь нанести удар. – Ты начал эту войну, а закончат ее мстительные чудовища вроде него!

* * *

Семь.

– Дело не в мести! – Я пытаюсь взять себя в руки. – Не в мести, а в справедливости! Война идет между любовью и империей, построенной на алчности и жестокости! Вспомни училище! Мы с тобой освободили тех, кого должны были сделать рабами! Мы поверили им! Вот чему мы должны научиться – доверию!

* * *

Пять.

– Дэрроу, – умоляет она, – не будь таким наивным!

Кажется, она уже сделала выбор.

* * *

Четыре.

– Надеяться не наивно! – кричу я, снимаю лезвие и планшет, бросаю их на землю и встаю на колени. – Но если ты не сможешь измениться, значит не сможет никто! Тогда лучше сразу застрели меня, и пусть мир катится ко всем чертям!

* * *

Три.

– Ты слишком высокого мнения обо мне, Дэрроу!

– Два, – доносится из темноты голос меченого.

– Давай перейдем к делу, Рагнар! – раскручивает над головой свое лезвие Мустанг, и тоннель наполняется жутким свистом. – Давай, пес, покажи Дэрроу, ради чего живут такие, как ты!

* * *

Тишина. Долгая тишина.

– Один! – рычит Мустанг и наступает ногой на фонарь.

Ни света, ни цветов – лишь кромешная тьма. Тоннель погружается в глубокое молчание. Тишина проникает в самое сердце Марса, растягиваясь во времени и пространстве и эхом отзываясь в местах, откуда еще никто не возвращался.

– Я живу ради моих сестер, – нарушает молчание Рагнар.

Снова тишина. Ни выстрелов импульсовиков, ни стонов лезвий, ни движений – лишь гулко разносящиеся по безмолвному тоннелю слова.

– Я живу ради моего брата, – продолжает меченый, включая фонарик и выходя из темноты, словно проводник в царство мертвых.

Белые отблески играют на его доспехах. Он безоружен. Мустанг напрягается, не понимая, что происходит.

– Я всегда был и останусь сыном народа Валькирий. Я рожден свободным от матери по имени Алия Снежная Воробьиха на диком полюсе Марса, к северу от Драконьего хребта, к югу от Падшего города, – говорит он, проходя мимо Виргинии с опущенными руками. – Сорок четыре шрама я заработал от золотых, с тех пор как Повелители Плачущего Солнца спустились к нам со звезд и забрали мою семью на Острова цепей. Семь шрамов от других сынов моего народа, когда меня отдали на обучение в нагогу, – продолжает он, вставая на колени рядом со мной. – Один шрам от матери. Пять шрамов от чудовища, охранявшего Ведьмин проход. Шесть – от женщины, которая научила меня любить. Один – от моего первого учителя. Пятнадцать – от людей и чудищ, с которыми я сражался на арене во славу Великой матери и ее гостей. Девять шрамов я получил, защищая Жнеца, – продолжает он, и земля тихо вздыхает под его весом. – Из-за золотых я похоронил трех сестер, одного брата и двух отцов, – с печалью в голосе произносит он. – Но ни одного шрама я не заработал ради них.

Черные глаза горят колдовским огнем сквозь бледное свечение его доспехов.

– Теперь мне есть ради чего жить, – заканчивает он свою речь и отдается на милосердие золотой.

Он обрел веру, как и я. Как Эо, Севро, Танцор и все остальные.