Золотой Сын

– В таком, – спокойно отзывается она, задает какие-то команды видеокубу, на экране возникает изображение шахт Ликоса, и у меня внутри все леденеет. – Запись смерти Эо удалось вывести в эфир… – поясняет она, и я чувствую, как сердце гулко бьется где-то в горле, – однако мы показали ее не полностью.

Гармони включает запись, и комната, где мы находимся, превращается в шахту. Мы оказываемся внутри трехмерной голограммы. Это необработанные документальные кадры, а не монтаж для новостей, не то видео, что я смотрел сотни раз, – там казнь моей жены транслируется без звука.

Слышу собственные стоны, когда серые избивают мальчика, которым я был когда-то. В толпе раздается чей-то плач. Воцаряется неловкая тишина неотредактированной съемки. Моя мать низко опускает голову. Дядька Нэрол плюет в пыль себе под ноги. Мой брат Киран прикрывает руками глаза своим детям. Звук шагов. Дио, сестра Эо, поднимается на металлический эшафот. Сандалии царапают ржавчину. Рыдания. Дио наклоняется к моей жене. Эо такая маленькая, такая худенькая и бледная, словно призрак той горящей страстью девушки, которой я ее запомнил. Ее губы шевелятся. Как и в тот день, мне не удается расслышать, что она говорит. Внезапно Дио разражается рыданиями и начинает цепляться за Эо. Что же она ей сказала?

– Воспользуйся техникой, Дэрроу. Она же создана для просмотра.

Сам думал об этом тысячу раз, но доступа к записи у меня не было. Я не знал, как мне отыскать ее, не привлекая к себе внимания. И тогда, и сейчас у меня в голове крутится одна жуткая мысль: что же Эо такого сказала, чего я не смог бы вынести? Почему она сказала это Дио, а не мне?

В пиратской копии, разлетевшейся по сети, Дио вообще не показывают. А здесь, в оригинальной съемке, я могу просто взять и перемотать на начало. Так я и делаю. Можно увеличить громкость. Готово. Просматриваю все сначала: моя мать опускает голову. Нэрол сплевывает. Киран прикрывает глаза детям. Шорох шагов. Дио поднимается на эшафот. Все звуки раздаются в сотни раз громче. Убираю белый шум с помощью панели настроек и наконец-то слышу слова, которые моя жена сказала Дио:

– В нашей спальне стоит колыбель, которую я сделала своими руками. Спрячь ее до возвращения Дэрроу.

– Колыбель… – шепчет Дио.

– Он не должен узнать. Он этого не выдержит.

– Не произноси этого, Эо, прошу тебя!

– Я жду ребенка.

10

Удар

Я и правда не выдерживаю.

Сижу в полной прострации, уставившись на собственные руки. Руки, которые не смогли спасти мою жену, моего ребенка. Эо была права! Я был слишком слаб, чтобы вынести правду, чтобы узнать о второй жертве моей жены. Она могла бы остаться в живых, могла бы подарить нам малыша, о котором мы так мечтали, но наше будущее не стоило ее молчания. Да и мне была грош цена…

Где-то глубоко в груди зарождается сосущая, тянущая боль. Как будто бы в душе вдруг образовалась черная дыра, а все тело напряглось и свернулось змеей вокруг острого ощущения горя. Кажется, я вешу как минимум тонну. Плечи поникли. Тяжело дышать. Пальцы конвульсивно сжимаются. Даже странно смотреть на эти руки. Руки, которыми я тянул ее за щиколотки и которыми копал ей могилу. Но ведь в могилу легла не только она…

О нет, в могилу отправилась еще одна жизнь, нерожденная. Наш ребенок умер, не успев появиться на свет, а я даже не знал об этом. Я подвел их обоих. Видео начинает крутиться заново, звук снова с усилением.

«Я жду ребенка, – говорит она поднявшейся на эшафот Дио, – я жду ребенка».

Проигрываю эти кадры с десяток раз, все глубже погружаясь в бездну отчаяния.

Золотые убили не только мою жену. Они убили во мне мужа и отца – тех, кем я всегда хотел стать. Если бы только я смог остановить ее! Но я надулся как несмышленыш, обидевшись, что нам так и не достались лавры, и она отвела меня в сад. Почему я не притворился, что мне на эти лавры глубоко наплевать?..

У меня могла бы быть семья: сыновья, дочери, внуки… Всех их убили еще до рождения. Эо никогда не возьмет на руки нашу дочь. Никогда не поцелует на ночь нашего сына и не улыбнется, глядя, как его ручонки цепко хватают меня за палец. Изо всей этой семьи, которая могла бы появиться на свет, остался один я. Лишь тень того человека, каким я мог бы стать.

Во мне поднимается ярость. У нас был шанс, и мы его упустили. Все, чем я стремился обладать, утрачено, погребено из-за меня и из-за них. Из-за их законов. Их несправедливости. Их жестокости. Они заставили женщину выбирать между смертью – ее собственной и нерожденного ребенка – и жизнью в рабстве. А все почему? Ради власти! Ради того, чтобы они могли жить в своем идеальном мирке!

– Тогда ты был слишком слаб, – говорит Гармони. – Хватит ли тебе силы сейчас, проходчик?

Гляжу на нее, а слезы текут по щекам, оставляя на них мокрые теплые дорожки. Гармони смотрит на меня не так сурово, как прежде, и продолжает: