Золотой Сын

Рок проходит мимо меня с Куинн на руках. Лицо утомленное, изможденное. Он хочет сказать что-то горькое, но прикусывает губу и молча качает головой. Он до сих пор не знает, почему я напал на него в его покоях перед церемонией, а тут еще и это. Никогда не видел его в таком состоянии.

– Посмотри на нее, – говорит он мне, – посмотри на своего друга, Дэрроу.

Гляжу на Куинн, и вокруг вдруг становится поразительно тихо. Ее мертвое лицо кажется умиротворенным. Почему же мы не можем вдохнуть в нее жизнь? Просто взять и прожить этот день заново? Поступить правильно? Спасти тех, кого мы любим?

Рок с Куинн на руках движется к прозрачному импульсному полю на краю ангара, которое отделяет нас от открытого космоса. Он устало сутулится и с трудом бредет навстречу звездам, чтобы отдать им навсегда потерянную для него девушку.

Из «аиста» выходит Шакал, бросаюсь к нему, требую объяснения. Она умерла, говорит мне он. Просто умерла. Он очень устал, как и все мы.

– Извиняться не стану, – бросает он мне, опуская закатанные рукава, – я сделал все, что смог.

– Конечно, – отвечаю я, хотя меня всего потряхивает, – конечно.

Он спрашивает меня, где камера с моего шлема, а я вообще не понимаю, о чем он.

– Видеозапись, – объясняет он. – Ты хоть понимаешь, что сделал? Двое человек захватили один из самых великих кораблей в истории! Да золотые будут драться за право поднять наши знамена! Для этого надо быстро распространить информацию по моим каналам!

Только сейчас вспоминаю, что Сыны Ареса вставили мне в зуб видеочип, чтобы записать взрыв бомбы. Видеочип активируется при сжатии челюстей. Войдя в кабинет верховной правительницы, я тут же стиснул зубы. Лезу в рот и аккуратно отлепляю чип от десны. Он тоньше волоска. У Шакала загораются глаза при виде такого девайса.

– Где достал? – с уважением спрашивает он.

– На черном рынке, – отвечаю я. – Правительница обречена. Используй запись. Сделай нашу войну честной борьбой.

Отхожу от Шакала и собираюсь уходить, оставив другим расчищать ангар, и вдруг замечаю, что оранжевые и представители низших цветов все как один смотрят на меня. Нельзя быть лидером при помощи одного насилия. Поэтому я присоединяюсь к Крошке и Гарпии, помогаю им переносить раненых в медпункт. Остальные упыри тоже нам помогают. И Мустанг, и даже Виктра.

Последний серый уложен на носилки. Стою в пустом ангаре. Августус ушел на мостик. Шакал избавляется от компании Телеманусов и быстро шагает к коммуникационному узлу. Рядом со мной никого. Рок тоже ушел. Не знаю, что делать, куда идти.

На палубе повсюду следы крови и царапины. Вот они, последствия моих действий. Смотрю на свои руки. Мне так одиноко. Прислоняюсь лбом к холодной металлической стене.

Она подходит ко мне сзади. Кажется, по имени не называет, но точно не уверен. Просто чувствую запах ее влажных волос, прикосновение ее рук. Она крепко обнимает меня сзади.

– Я знаю, что ты устал, – тихо говорит Мустанг, – но ты нужен Севро.

– А Року? – спрашиваю я, поворачиваясь к ней.

Между нами столько недосказанностей. Столько вопросов, оставшихся без ответа. Столько преступлений, за которые мне не будет прощения. Столько гнева и, возможно, все еще слабая искра какого-то другого чувства. Я осознаю это, когда она нежно обнимает меня за шею и ее сильные пальцы словно наполняют меня энергией.

– Не сейчас, – отвечает она.

Значит, Рок думает, что во всем виноват я. Так оно и есть. Они все имеют право так думать. И это еще только начало.

23

Доверие

Нахожу его в общественной душевой. Севро заслуживает того, чтобы жить в покоях вроде тех, что затребовали себе остальные на время полета до Марса, но это не в его духе. Все равно в глубине души он остается мальчишкой, который додумался спрятаться в брюхе лошади. Хотя нет, мальчишкой его уже не назовешь.

– Ты ей нравился, Севро.

Он стоит передо мной, скрестив на груди худые веснушчатые руки. На бедрах – полотенце, еще одно свисает с шеи. Золотые не стесняются наготы, но Севро никогда не любил показываться обнаженным. С нашей последней встречи у него появилась татуировка: огромный черно-серый волк во всю спину. Упыри – это его все. Для меня они когда-то были лишь орудием, но теперь стали чем-то бо́льшим. Какая разница, если я все равно использую их? Он смотрит на воду, исчезающую в стоке душевой кабины, уносящуюся вниз прозрачным вихрем.

– И тем не менее мне все-таки по душе война, – говорит он. – Хребтина станет помощнее. Руки помозолистее. Всякие ублюдки говорят нам, что путь воина усыпан розами. Чувствуешь, какой аромат, а, Жнец? – Он смотрит на меня с болью в глазах.

– Ты слышал, что я тебе только что сказал? – спрашиваю я, садясь на скамейку рядом с ним.

– Конечно слышал, твою мать! У меня глаза одного не хватает, а не уха! – Севро постукивает костлявым пальцем по искусственному глазу. – Конечно нравился, но не так, как мне бы хотелось. Она должна была выкарабкаться! Если кто-то из нас, маленьких засранцев, и должен был выжить, то она! В ней не было ни грамма зла, ни грамма! Но кого это волнует? Кого волнует, добрые мы или злые? Все происходит по воле случая!