Золотой Век

— Кто вы такой, сударь, позвольте спросить? И почему вы нарушаете правила маскарада, без каких бы то ни было объяснений?

— Извините, сэр, — ответил человек в покачивавшемся окне. — Я — Аткинс. Действую на основании приказов парциального Парламента Разума боевого порядка. Вы находитесь на охраняемом канале. Можно узнать, что вы здесь делаете?

2

Во дворце.

Ао Аоэн принадлежал к магической нейроформе. Временные и невербальные доли левого полушария его мозга были соединены с таламусом и гипоталамусом, где располагаются эмоциональные и психические центры. Соответственно, соотношения между сознательным и подсознательным были нестандартными, что давало ему возможность, в отличие от Основных нейроформ, точно корректировать свое поведение в зависимости от ситуации. Он совершал поступки по наитию, на основе интуиции, вдохновения, узнавания образов, всестороннего подхода к вопросам. Он мог придумывать свои сны заранее. А сны были для него всего лишь одной из нескольких ступеней, соединявших царства сознательного и бессознательного, некоторыми он руководил сам, с существованием остальных — мирился.

Он присутствовал физически, его тело, как у кобры, было покрыто невероятно прекрасными узорами. Голова казалась слегка удлиненной из-за лучей-отростков, струившихся по спине словно волосы, отбрасывая тени на плечи. У него было с полдюжины рук и длинные пальцы — около метра, если не больше. Между пальцами и между руками, как крылья у бабочки, помещались перепонки, на которых находился десяток чувствительных мембран. Все это увеличивало чувственное восприятие окружающего по сравнению с обычными нормами.

(Ао Аоэн видел стандартное изображение библиотеки, но несколько видений и полувидений, добавленных к общей картине, придавали всему помещению загадочную, наполненную глубоким символическим смыслом атмосферу. В восприятии Ао Аоэна библиотека была окутана целой сетью линий, символов, астрологических знаков, отражавших истинные или только эмоциональные, а иногда магически-символические связи и истоки. Пэров Ао Аоэн видел так, как они сами себя проецировали, а потому Орфей, не проецировавший своего образа, был лишь черным кубом.)

Ао Аоэн заговорил. Голос его был глуховатым, напоминавшим деревянный духовой инструмент.

— Я вижу структуры внутри структур. Если наше общество, отринув принятые правила, посмотрит со стороны на самое себя с трепетом и пытливым опасением, словно чужестранец, то нам сразу же бросится в глаза, что большая часть нашего населения (населения, измеряемого лишь с информационными целями) — это машинный интеллект софотеков. Оставшаяся часть общества, все наши устремления и все наши усилия напоминают меннонитов, отказывающихся приспосабливаться к Четвертой эре, заповедник вымирающих животных. Софотеки же занимаются лишь абстрактной математикой.

Орфей еле слышно заметил:

— Отвлекаетесь. Ао Аоэн, вы отходите от обсуждаемой темы.

Ао Аоэн удивленно взмахнул руками, и от движения его непомерно длинных перепончатых пальцев зарябило в глазах.

— Все части отражают целое, пэр Орфей. Недосказанность и есть искусство, а потому я не буду объяснять все. Попытки диктовать человечеству пути развития всегда приводили к разрушению, которое в свою очередь влекло за собой гибель слишком самоуверенных пастырей.

Уважаемые пэры, Наставники — частная организация, и их влияние основано лишь на заслуженном общественном признании и уважении. Они не могут позволить себе связываться с нами, презренными плутократами, по крайней мере до тех пор, пока мы, пэры, достаточно богаты, чтобы попирать традиции, игнорировать общественное мнение и, наконец, подкупать Наставников.

Гелий холодно заметил:

— Недавние события подтвердили, что даже самые богатые и отважные, рожденные в поместьях, подвержены их влиянию. Лучшие из нас просто обязаны прислушиваться к общественному мнению, и теперь никто не может позволить себе оскорбить Наставников.

3

В саду.

Фаэтон почувствовал себя оскорбленным.

Солдат? Это не укладывалось ни в какие рамки. В мире все еще были преступления — компьютерное мошенничество, воровство времени. Преступления обычно совершали юные проказники, не достигшие еще восьмидесяти лет. Их быстро ловили, и каждый раз общественность реагировала очень негативно. Разрешались эти ситуации просто, как правило, они разбирались Наставниками, а в очень редких случаях, когда никто не признавался в содеянном, вмешивалась полиция, существовавшая на пожертвования.

Констебли были неизменно очень вежливы и почтительны. Фаэтон даже и подумать не мог, что кто-то может прочитать без его разрешения какой-нибудь из скрытых файлов (а именной файл был защищен). Возможно, констебль и может это сделать, но только после соответствующего предупреждения и вручения судебного ордера. Этот же человек явно не был констеблем!

Фаэтон произнес:

— Вы можете задавать мне вопросы, мистер Как-вас-там, но я не вижу необходимости отвечать вам. У вас нет никаких прав. И черт возьми! Вы можете хотя бы нормально представить свой образ, не нарушая единства моей сцены?!