Золотой век империи монголов

«кроме того, не было красивой женщины, которой, если только она ему понравилась, он не овладел бы; незамужнюю он брал в жены, а то иначе принуждал отдаваться его желаниям. Как прослышит он, что у такого-то красивая дочка, были у него его сводники, шли они к отцу девушки и говорили ему: "Что скажешь? Вот у тебя дочь, отдай ее замуж за баило, т. е. за Ахмаха (называли его баило, по-нашему наместник), а мы устроим, что даст он тебе такое-то управление или такое-то назначение на три года". Таким-то образом тот человек отдавал ему свою дочь».[728][729]

В защиту Ахмеда следует сказать, что, как ему было ясно, судить о его делах будут по доходам, собранным для двора. Чем больше средств он собирал, тем выше был его престиж, власть и богатство. Согласно китайским летописям, он злоупотреблял своей властью и взвалил на китайцев невыносимое бремя налогов. Конечно, он использовал свое положение, но следует помнить, что его обвинителями (то есть теми, кто составлял китайские летописи) были чиновники, недовольные его политикой.

Главные цели Ахмеда на посту министра финансов заключались в переписи всех налогоплательщиков, введении государственной монополии на некоторые товары и повышении налоговых сборов. С 1262 г., когда он получил должность в Главном Секретариате, до своей смерти в 1282 г. он руководил государственной финансовой администрацией.[730] Одной из первых задач перед ним стояла регистрация и учет всех подлежащих налогообложению хозяйств, не включенных в прежние налоговые списки. В 1261 г. в Северном Китае в налоговых списках значилось 1 418 499 хозяйств; к 1274 г. их число увеличилось до 1 967 898.[731]

Была введена регулярная система земельной таксации. Кроме того, доход с налогов, выплачиваемых купцами, вырос с 4500 слитков серебра в 1271 г. до 450000 слитков в 1286 г. (в первом случае не учитываются налоги с торговцев в Южном Китае, которые включены во второй показатель; тем не менее, следует отметить значительный рост доходов как на севере, так и на юге).[732] Ахмед также попытался использовать для увеличения прибылей государственные монополии. Он ввел квоты на монополизированные товары, которые должны были передаваться правительству. Например, на Чжуньсюйчжоу в Хэнани была наложена квота в 1 037 070 катти (цзинь) железа, из которых 200 000 катти должны были идти на изготовление сельскохозяйственных орудий и продаваться земледельцам в обмен на зерно.

[733] Доходы с соляной монополии возросли с 30 000 тинов в 1271 г. до 180 000 тинов в 1286 г.[734] В 1276 г. Ахмед запретил частное производство медных орудий, закрепив это право исключительно за правительством.[735]

Еще до этого он ввел государственные монополии на чай, алкоголь, уксус, золото и серебро — самые доходные виды товаров. Для надзора за рабочими и торговцами, задействованными на этих монополиях, и для предотвращения частной перепродажи были учреждены контрольные управления (тицзюй сы).[736] Коротко говоря, действия Ахмеда обогащали государственную казну.

Тем не менее, китайские источники настойчиво обвиняют его в преследовании личной выгоды и в игнорировании, если не поощрении, злоупотреблений. Согласно этим источникам, он обладал такой властью, что мог использовать свое положение в собственных целях. Так как стоимость золота и серебра не была фиксированной, Ахмед имел возможность манипулировать ценами и извлекать прибыль.[737] Его политика, включая постоянный выпуск бумажных денег, вынуждала многих китайцев, а также иностранцев, живущих в Китае, копить золото и серебро, в результате чего они теряли доверие к бумажным деньгам.[738] Подобное недоверие неизбежно вело к инфляции, которой способствовало также увеличение объема денежной массы, выпускаемой правительством. Цены на товары, находившиеся в государственной монополии, на протяжении 1270-х гг. неуклонно росли, и Ахмед пользовался этой неустойчивостью для собственного обогащения. Ответственность за такую политику, проводимую государственными монополиями, распространявшимися на чай, соль, железо и другие товары, часто возлагалась на Ахмеда. На данной стадии изучения проблемы сложно и, по-видимому, практически невозможно оценить справедливость этих обвинений. Но даже если они преувеличены, безусловная поддержка, которую Хубилай оказывал своему министру финансов, подрывала престиж императора в глазах китайских подданных.