Золотуха

- А?.. чего? Який там бис? - отозвался Бучинский, выскакивая на крыльцо в одном белье... - Го... да тут целая собачья свадьба наехала! - проговорил он сердитым голосом, возвращаясь в контору за сапогами и халатом.

- На двух тройках, сударь, - слышался в темноте голос Феди.

Я поспешил поскорее одеться и вышел на крыльцо. При слабом месячном освещении можно было рассмотреть только две повозки, около которых медленно шевелились человеческие тени. Фонарь, с которым появился Федя около экипажей, освещал слишком небольшое пространство, из которого выставлялись головы тяжело дышавших лошадей и спины двух кучеров.

- Отцы... уморили! Ох, смерть моя!.. - доносился чей-то хриплый голос из глубины одной повозки. - Ослобоните, отцы... Дьякон раздавил совсем... Эй, черт, вставай!..

Я побежал на выручку задавленного и, при свете фонаря Феди, увидал такую картину: из одной повозки выставлялась лысая громадная голова с свиными узкими глазками и с остатками седых кудрей на жирном, в три складки, затылке.

- Да где дьякон-то, Тихон Савельич? - спрашивал Федя, тыкая своим кулаком в глубину повозки.

- Ах, отец... да ведь это ты, Федя? - с радостным изумлением проговорила голова. - Тащи дьякона, отец! Подлец, навалился как жернов и дрыхнет... Тащи его, Феденька, за ноги! Ой! Смерть моя... Отцы, тащите дьякона!

На эти отчаянные вопли около повозки собралось человек десять, и длинное тело дьякона Органова, наконец, было извлечено из повозки и положено прямо на траву. Это интересное млекопитающее даже не соблаговолило проснуться, а только еще сильней захрапело.

- Ишь, кашалот какой! - ругался Тихон Савельич, пиная дьякона короткой, толстой, как обрубок, ногой.

- Да как вас угораздидо? - спрашивал кто-то в толпе.

- А черт его знает, как оно вышло... - хрипел Тихон Савельич. - Все ехали ладно, все ладно... а тут, надо полагать, я маненичко вздремнул. Только во снях и чувствую: точно на меня чугунную пушку навалили... Ха-ха!.. Ей-богу!.. Спасибо, отцы, ослобонили, а то задавил бы дьякон Тихона Савельича. Поминай, как звали.

Покачиваясь на коротких ножках, старик, как шар, вкатился на крыльцо. Эта заплывшая жиром туша и был знаменитый Тишка Безматерных, славившийся по всему Уралу своими кутежами и безобразиями.

- Синицын здесь, - конфиденциально сообщил мне Федя. - Такая темная копейка - не приведи истинный Христос!..

В дверях конторы я носом к носу столкнулся с доктором; он был в суконной поддевке и в смятой пуховой шляпе. Длинное лицо с массивным носом и седыми бакенбардами делало доктора заметным издали; из-под золотых очков юрким, бегающим взглядом смотрели карие добрые глаза. Из-за испорченных гнилых зубов, как сухой горох, торопливо и беспорядочно сыпались самые шумные фразы.

- Бучинский! Где Бучинский? - неистово кричал доктор. - Голоден, ангел мой, как сорок тысяч младенцев... Ах, извините, ангел мой!.. Доктор Поднебесный, к вашим услугам... Только не дайте умереть с голоду. За одну яичницу отдам тридцать фараонов и одного Бучинского. Господи, да куда же провалился Бучинский? Умираю!

- На Руси с голоду не умирают, доктор, - послышался из конторы чей-то приятный низкий голос с теноровыми нотами.

- Это Синицын говорит! - шепнул мне Федя, втаскивая в контору кипящий самовар.

У письменного стола, заложив нога за ногу, сидел плотный господин с подстриженной русой бородкой. Высокие сапоги и шведская кожаная куртка придавали ему вид иностранца, но широкое скуластое лицо, с густыми сросшимися бровями, было несомненно настоящего русского склада. Плотно сжатые губы и осторожный режущий взгляд небольших серых глаз придавали этому лицу неприятное выражение: так смотрят хищные птицы, готовясь запустить когти в свою добычу. Может быть, я испытывал предубеждение против Синицына, но в нем все было как-то не так, как в других: чувствовалась какая-то скрытая фальшь, та хитрость, которая не наносит удара прямо, а бьет из-за угла.

Бучинский шустро семенил по конторе и перекатывался из угла в угол, как капля ртути; он успевал отвечать зараз двоим, а третьему рассыпался сухим дребезжащим смехом, как смеются на сцене плохие комики. Доктор сидел уже за яичницей-глазуньей, которую уписывал за обе щеки с завидным аппетитом; Безматерных сидел в ожидании пунша в углу и глупо хлопал глазами. Только когда в контору вошла Аксинья с кринкой молока, старик ожил и заговорил:

- Здравствуй, Аксиньюшка! Как живешь-можешь? Да подойди сюда ближе, ведь не укушу... Ишь ты какая гладкая стала: как ямистая репа.

Старик попытался было поймать своей опухшей рукой шуструю бабенку, но та ловко вывернулась из его объятий и убежала на крыльцо.

- Вроде как молонья, раздуй ее горой! - удивлялся Безматерных, почесывая бок, придавленный дьяконом.

- У Бучинского есть вкус, господа, - прибавил доктор, вытирая губы салфеткой.

- Какой вкус... что вы, господа! - отмахивался Бучинский обеими руками, делая кислую гримасу. - Не самому же мне стряпать?.. Какая-нибудь простая деревенская баба... пхэ!.. Просто взял из жалости, бабе деваться некуда было.