Золотые долины

Наверное, если б она заранее попросила сбросить сто или даже двести, да пусть триста рублей, он бы, может, согласился. Плюнул и согласился. Но она взяла ягоду, унесла, пересыпала в свою посудину и потом уже сунула ту сумму, какую считает правильной. А он такой ее не считает.

И еще паутина вспомнилась, которая липла к лицу, когда собирал эту бруснику, мошка, лезущая в глаза и нос, холод утренний, мамино лицо, искаженное болью, когда разгибалась, папин затравленно-усталый взгляд, Филка, карабкающаяся по разбитому проселку.

— Восемьсот рублей, Зоя Викторовна.

— Что, торговаться теперь будешь? Научился на базаре?

— Я не торгуюсь. Я сразу сказал, сколько стоит ведро.

— Что случилось? — подошел папа. — Здравствуйте.

— Ну и сынок у вас стал. Вот теперь я понимаю — капитализм у нас надолго. Своего не упустит.

— Восемьсот рублей, — уже как-то рыча повторил Илья; присутствие папы добавило возмущения и обиды, будто папа увидел, как его унижают.

— Восемьсот, да, — отозвался папа, не понимая, в чем дело.

— А она дала пятьсот. И бруснику сначала унесла.

— Пятьсот рублей — тоже деньги. Тем более для нас, пенсионеров. Должна же быть льгота, снисхождение, по крайней мере. Нас и так.

— Или ягоду верните, — перебил Илья, — или восемьсот рублей.

— Да что ж это!

— Вот так это!

— Илья, погоди, — взял его за плечо папа. — Давайте по-нормальному.

— Я и хотела. Но как с такими вот по-нормальному?

— Слушайте, отдайте ягоду. Не нужны ваши деньги. Мошенница.

— О господи! — Зоя Викторовна схватилась за грудь. — Дожила. Господи.

— Илья! — Папа дернул Илью. — Ты что?

— Я? Я ничто. Это она. мошенница просто.

— Илья! — Тут уже голос мамы, испуганно-негодующий, словно услышала от него мат-перемат.

— Это моя ягода, я ее собирал и я назначил цену. А теперь вообще не хочу. Отдайте.

— Дожила-а, — продолжала, задыхаясь, причитать Зоя Викторовна. — Скоро палками начнут колотить. О-о-й- й!..

— Хватит кривляться. Отдайте ягоду!

— Илья, успокойся!

— Мошенница!

— Го-осподи, да за что же это. Я ведь могла всему базару сказать, откуда вы возите. Вам бы сразу там. И вот благодарность.

— Говорите! Давайте!

Папа оттащил Илью к машине. Илья увидел в одной своей руке пустое ведро, в другой деньги. Запоздало швырнул их в сторону Зои Викторовны. Крикнул еще раз:

— Вы мошенница! — и получил от папы легкий, но ошеломивший тычок в ухо: папа его никогда не бил.

... Возвращались домой молча. Илья смотрел на заборы, дома, изгороди палисадников, и все казалось ему таким старым, убогим, трухлявым, что он удивлялся, почему людей не переселят отсюда, не снесут уродство бульдозером. Пусть вернется тайга, затянет труху, переработает отраву. И через сто лет ничего не будет напоминать о людском присутствии, дрязгах, грязи всей этой.

Остановились перед своими воротами. Илья полез из машины открыть их, папа удержал:

— Так, у нас все хорошо. Ясно? Настя не должна ничего видеть. У нас все хорошо. А старуха пусть подавится.

— Саша! — остановила мама.

— Не надо. Сын прав. И больше она никакой помощи от нас не увидит. А сейчас — успокоились. У нас все отлично. Илья, ты слышишь?

Илья кивнул и вдруг понял — сейчас самый подходящий момент сказать то, о чем думал два месяца. Да не два, а больше, с самого поступления. И сцена с Зоей Викторовной, она наверняка ведь неспроста случилась. Может, как раз для того так устроилось, чтобы возник этот момент.

И Илья сказал:

— Давайте я академ возьму. Не могу больше. Все мы не можем. Я вижу. Неправильно это.

— Что? — Короткий выдох мамы.

— Что? — Папино, как со сна.

— Я решил уйти в академический отпуск. До того, как что-то наладится. изменится, в общем. Схожу в армию. Колька сходил — жив-здоров. Или работу найду. После армии легче устроиться. Заработаю, доучусь.

— Что?! — Теперь мама спросила с недоумением, которое вот-вот готово было стать злостью.

— Мама, я вам очень благодарен. Я вижу, как вы рветесь из последних сил. И я.

— Та-ак. — Папа с силой потер ладонями виски, уши. — Вот это заявление!

— Папа, ты должен понять.

— Да я понимаю. Понимаю, что ты нас с мамой. и с Настей. ты нас так оскорбил сейчас. Академ. Эти академы на всю жизнь растягиваются. Сколько ребят сгинуло просто. И где ты заработаешь? Где?

— Ну, или здесь буду. С вами буду.

— Что будешь?

— Жить, работать.

— Кем?

— На огороде.

— О-о! — И папа засмеялся, но отрывисто и сухо. Не смех, а кашель.

Мама встряхнулась и сказала неожиданно спокойно:

— Это из-за Зои Викторовны ты сейчас. Целый день на рынке, дорога, потом вот это. Стресс. Ты остынешь и забудешь эту свою идею нелепую. Правда?

Илья сморщился, захотелось зарыдать. Как в детстве, когда обижали.

— Мама...

— Илья, закрыли тему. За-кры-ли.

И он услышал теперь, что это не спокойствие в ее голосе, а что-то страшное. Если настаивать, то мама. Что вот сейчас грань для нее. Еще одно не то слово, и она совершит.

— Закрыли, — сказал он и вылез из Филки.

А Настя встретила новостью:

— Знаете, что в интернете прочитала? Образовательный кредит возобновили!

— Да ты что?.. Правда?.. Илья, ты слышишь?.. Надо условия как следует изучить. Илья?

— Да, да, слышу. Отлично.