Зона: Очерки тюремного быта. Рассказы.

Помню, в разгар перестройки, когда по зонам начал витать дух «гуманизации», пошли волной забастовки, массовые голодовки и захваты заложников, несколько «авторитетов» решили «разморозить сучью зону» — Мелгору. Для этой цели подыскали «торпеду» — готового пойти на все дебиловатого цыгана, осужденного на три года лишения свободы. Ему дали заточенный электрод, которым он должен был «завалить» любого сотрудника. После этого, по разумению «авторитетов», в зоне могли начаться массовые беспорядки.

Олигофрен, недолго думая, заявился с этим электродом в санчасть. Жертвой могли стать врачи, медсестры. Но «торпеду» нейтрализовал Гоша, отобрав заточку и накостыляв по шее. И уже позже оперативники докопались до истинной подоплеки этого «иницидента».

Что касается приговоров, которые администрация практически не принимала во внимание, строя взаимоотношения с тем или иным осужденным, то была в этом и доля вины нашего судопроизводства. В зоны косяком шла молодежь, схлопотавшая срок за изнасилование по обоюдному согласию, часто попадались осужденные за кражу мешка комбикорма колхозники.

Помню, я как-то разговорился со стариком-заключенным. Деду было под семьдесят, а статья, указанная на медицинской карточке, свидетельствовала, что осужден он… за разбой! Срок — девять лет лишения свободы.

Вытирая трясущимися руками старческие слезы, «разбойник» поведал свою историю. Работал он сторожем, охранял колхозный ток. Было это в районе Тоцкого полигона. Ночью к старику подъехал на мотоцикле зять, и они насыпали полную люльку зерна. Кражу заметил солдат-часовой из расположенной радом войсковой части. Движимый чувством долга, он по телефону сообщил о случившемся начальнику караула. Тот примчался к месту преступления. При этом зачем-то пристрелил бросившуюся ему под ноги собаку-дворняжку деда. Сторож с перепугу пальнул вверх из берданки. В итоге старику «пришили» вооруженный грабеж государственного имущества и осудили «на всю катушку».

В середине восьмидесятых в зону стали приходить отголоски андроповского правления — работники торговли, общепита, хозяйственные руководители. Общественность тех лет приветствовала крутые меры борьбы с расхитителями социалистической собственности. По центральному телевидению был показан документальный фильм, рассказывающий о разоблачении, аресте и осуждении целого ряда крупных руководителей Краснодарского края, Ростовской области, Ставрополья. Был в этом телефильме сюжет, где корреспондент беседует в камере смертников с приговоренным к высшей мере наказания директором птицефабрики по фамилии Гуркин.

А еще через несколько дней старый еврей Гуркин стоял на распределении этапа в нашей колонии. Оказывается, его помиловали и заменили «вышку» пятнадцатью годами усиленного режима. В личном деле осужденного была подшита наложенная кем-то из высоких московских чиновников резолюция: «В связи с исключительной опасностью совершенного преступления направить для отбывания наказания в одну из отдаленных колоний Российской Федерации…» Так особо опасный Гуркин оказался на Мелгоре.

Удивлял необычно огромный по тем временам денежный иск, который должен был погашать заключенный, — миллион двести тысяч рублей. Кстати, в соответствии с действовавшим законодательством, лица пенсионного возраста в местах лишения свободы обязаны были трудиться. Впрочем, Гуркин и не собирался отлынивать. Будучи по зоновским меркам глубоким стариком — возраст под семьдесят, он категорически отказался идти в «инвалидный» отряд, куда собирали всех больных, стариков.

— Я без дела с ума сойду, гражданин начальник, — заявил он Медведю.

— Хорошо, — согласился «хозяин», — посоветуемся с доктором, подыщем что-нибудь по силам…

В тот же день Гуркин появился в моем кабинете. Вежливо поздоровался, теребя в руках шапчонку, присел на краешек стула.

— Мы, Александр Геннадьевич (узнал уже имя-отчество!), донские казаки, — народ благодарный. Сегодня вы мне поможете, а завтра, глядишь, и я пригожусь. У меня сын в Москве большие связи имеет. Не вечно же вам в этой дыре служить! Если надо — похлопочем о переводе. Куда-нибудь на юг…

— Мы, дорогой казак Гуркин, свой Урал любим, — ответил я старику в его же манере. — Давайте подумаем, чем вас в зоне занять. Что вы умеете?

— Все! — с гордостью встрепенулся Гуркин. — Я умею руководить людьми! А люди у нас в стране, я вам скажу, золотые! Если их организовать, они способны даже здесь, в неволе, выполнить любые задачи!

— Вот и возьмитесь за банно-прачечный комплекс, — предложил я ему. — У нас там вечные проблемы. Белье стирают плохо, не проглаживают, дезкамера ломается, душевые не работают, в бане грязно… Только вот не уверен, что вы сумеете воодушевить наших парней…

— Смогу! — заявил Гуркин. — Организую все в лучшем виде!