Зона сумерек

Как давно, как давно он не произносил вслух этого имени, как глубоко оно спало в памяти, как крепко. И все-таки он узнал ее сразу, как только она появилась в его офисе: с рыжей гривой волос, спокойными глазами и мягким негромким голосом. Лилит. Первая жена. Первая любовь. Ему показалось, что вокруг стало светлее и горизонт отодвинулся дальше. А может просто глаза привыкли к темноте. Было невероятно здорово стоять в ночи, на краю ТРАССЫ, под этим древним небом и ЗНАТЬ.

— Тебе нужно спешить, — напомнил Сергей, — она — женщина, и она в беде…

— Нужен мотоцикл, — Леший немного растерянно огляделся.

Сергей рассмеялся — редкое явление.

— Я бы мог сказать — садись, я тебя довезу, но думаю, мы оба люди взрослые для таких дешевых трюков. Я провожу тебя. Тем более тут недалеко.

В ночи горел костер — рыжий, как лисий воротник на черном пальто. Над перешептывающимися травами звенел серебряный гитарный перебор, немного печальный, но совсем немного. Грубоватый, не слишком верный голос кое где мимо нот, а кое где — прямо так, как нужно, выпевал слова которых они не слышали — ветер относил их в другую сторону. Но мелодия показалась знакомой и слова возникли в памяти словно сами собой.

"Их было много, а я был один И я не умел молчать.

Меня считали богом, пришедшим спасти,

и как водится — хотели распять.

Но в реве толпы я слышал твой голос и он придавал мне сил.

Я не был богом, родная, я просто любил."

Леший узнал их сразу — пел тот самый темноволосый худощавый паренек, склонив голову на плечо. Второй — в «рыбке» Леший окрестил его «Добрыней», деловито уплетал тушенку прямо из банки и запивал пивом. Третьего Леший нигде не обнаружил, хотя «кони» присутствовали в полном комплекте. Это было, конечно, не спроста. Но Лешему не хотелось думать об этом, да и не о чем другом, пока не закончится песня. У себя в «Гелиополе» он бы такие стихи печатать не стал, но здесь они звучали как откровение. Что-то кончалось безвозвратно. Что-то начиналось вновь.

Добрыня кивнул, не прекращая жевать. Они сели на чей-то спальный мешок и Добрыня бросил им банку тушенки. Сергей достал перочинный нож, вскрыл банку и протянул его Лешему, а сам соорудил что-то вроде китайских палочек. Песня как то незаметно перетекла в другую, ее Леший тоже знал и даже рискнул подпеть, правда почти про себя. Это была песня о западном ветре и о дороге, ведущей в небо. Это была песня о них, трассовиках, и он с удивлением обнаружил как легко и естественно отнес себя к этой компании. Когда заалел рассвет, не больной, как в городе, а красно-золотой, яркий, Сергей встал и он поднялся следом. Добрыня протянул руку, сжал его ладонь и в этой ладони были ключи. Гитарист вскинул голову и ободряюще улыбнулся.

— Динзиль отвел заградотряды на километр от ТРАССЫ, — сказал он, — Удачи тебе, брат…

Ключи были от черного «Харли».

Мужчины не длят прощаний и обходятся без объятий и слез. Он включил зажигание, «Харли» отозвался тихим урчанием, как верный пес, признавший хозяина, Сергей шагнул на обочину и махнул рукой. Зеленые глаза мигнули в темноте как огонек свободного такси.

Солнце стояло уже высоко и день обещал быть жарким, когда путь ему перерезал белый «мерседес» и, тормознув чуть впереди, перегородил дорогу.

Мгновение спустя из небытия выпал второй. Он подъехал поближе, затормозил, остановился, поставил одну ногу на бетон, не слезая с седла. Обе дверцы распахнулись одновременно. Описание "Ильи Муромца" в кафе было довольно точным — он узнал эту парочку сразу. Миша — улыбчивый здоровяк в пиджаке, готовом лопнуть на могучих плечах и Гавриш — темноволосый, спокойный, сдержанный. Чем-то он напомнил Сергея Боровского и он невольно подумал, что доведись этим двоим встретится — они бы отлично поладили.

Не дожидаясь просьбы он снял с шеи металлический серый прямоугольник с тремя вертикальными белыми полосками, символизирующими дорожную разметку и протянул Гавришу. Тот отстегнул от пояса маленькую пластмассовую коробочку, сунул карточку в прорезь.

— Допуск «альфа», — проезд всюду, — он доброжелательно улыбнулся, возвращая пропуск, — Извините, служба. Будьте осторожны, впереди сложный участок. Удачи…

Миша без долгих речей хлопнул его по плечу и полез в свой «мерс». И миг спустя они растаяли словно привиделись. Путь был свободен, но он почувствовал не радость а тревогу, и она все нарастала в нем, звенела тугой струной, заставляя увеличивать скорость. ТРАССА упиралась в горизонт, совсем как та "дорога, ведущая в небо". Может быть потому, что это она и была.

Глазастое небо над серым асфальтом

В предчувствии новой весны.

Мы знаем — она начинается там,

За дорогами этой войны.

Но каждый, кто сделает шаг

Обречен на разлуку и боль.

Я не был героем, не верь,

Я лишь шел за тобой.

Их было много, а я был один,

И я не умел молчать.

Меня считали богом, пришедшим спасти,

И, как водится, хотели распять.

Но в реве толпы я слышал твой голос

И он придавал мне сил.

Я не был богом, родная,

Я просто любил.

Нам бросали под ноги розы

И битые стекла, угли и лед.

Мы хотели в небо, а падали в пропасть,

Но это был тоже полет.

Мы сжигали себя в погоне за вечным,